Девять месяцев до убийства

Куин Эллери

— Папа!

— Привет, сын, — сказал инспектор с торжествующей улыбкой. — Я просто не мог усидеть там ни минутой больше. Вот, стало быть, вернулся.

— Добро пожаловать домой.

— Значит, ты не сердишься на меня?

— Ты и так выдержал дольше, чем я рассчитывал.

Инспектор облегченно вздохнул, бросил шляпу на софу и подошел к сыну. Но на лице его тотчас же появилось озабоченное выражение.

— Ты ужасно выглядишь. Что с тобой, Эллери?

Эллери не ответил.

— А как выгляжу я? — хитро спросил инспектор.

— Много

лучше, черт подери, чем в тот день, когда я отослал тебя отсюда.

— А ты? Ты уверен, что у тебя все в порядке?

— Я чувствую себя вполне нормально.

— Это ты можешь мне не рассказывать. Ты все еще не закончил свой роман?

— Почти. Все идет великолепно.

Однако Старик не удовлетворился полученными ответами. Он сел на софу, закинул ногу на ногу и сказал:

— Рассказывай мне все.

Эллери пожал плечами.

— Я совершил большую ошибку, родившись в семье полицейского. Но ладно, тут есть что порассказать. Давг но прошедшие и нынешние события тут переплелись воедино. А сейчас весь этот узел развязывается.

— Выражайся яснее.

— Заявился как-то Грант Эймз.

— Ты уже говорил.

— Приволок с собой рукопись. И пошло одно за другим. Вот я и сижу.

— Совершенно не пойму, о чем ты.

Эллери вздохнул.

— Тогда придется рассказывать все сначала.

Он рассказал все подробно и обстоятельно.

— …Вот так обстоят дела, папа. Она убеждена в его невиновности. Всю жизнь прожила с этой мыслью. Наверно, просто не знала, как поступить, пока на закате лет ее не осенила идея обратиться ко мне. Неплохая идея, надо сказать!

— И что ты намерен делать?

— Я как раз собирался навестить ее, но тут заявился ты.

— Значит, так! — инспектор поднялся и взял у Эллери из рук дневник. — Поезжай. Насколько я понимаю, у тебя просто нет иного выхода, мальчик мой. В конце концов, она просила тебя об этом.

Эллери поднялся на ноги.

— Можешь прочесть рукопись, пока я езжу.

— Именно этим я и займусь.

Эллери поехал на север, в сторону Уэстчестера, по автостраде № 22 до Соммерза. На центральной развязке мелькнул мимо деревянный слои, напоминавший о том, что некогда здесь перезимовал цирк Барнулла и Бэйли. Проезжая Патнэм Каунти, он вспомнил героев революции, надеясь в душе, что все они пребывают в раю, в специальном героическом отделении.

Эти мысли пронеслись в голове у Эллери, не оставив следа. Единственное, что занимало его всерьез, — пожилая дама, к которой он ехал.

Предстоящая встреча не радовала.

Наконец, он свернул к одному из нарядных маленьких домиков, похожих на кукольные, вышел из машины и нерешительно направился к двери. На его стук дверь открылась сразу, будто пожилая дама стояла за ней и прислушивалась. А он-то слегка надеялся, что не застанет ее дома.

— Вы, должно быть, Дебора Осборн Спейн, — сказал он. — Здравствуйте.

Конечно, она была очень стара. По расчетам Эллери ей должно было быть под девяносто. Рукопись

Ватсона не позволяла точно определить возраст, в каком она была тогда — в день, когда Холмс и Ватсон нанесли визит в замок герцога Шайрского. Ей вполне могло быть и девяносто с лишним.

Как и многие очень старые дамы, в особенности маленькие и круглые, она слегка напоминала печеное яблоко. Щечки ее мило порозовели от волнения. Ростом она была по грудь Квину — казалось, годы пригнули ее к земле. Только глаза так и сияли. Светлые и ясные, они просто не могли не сиять.

— Входите, мистер Квин.

— Вы не хотите называть меня просто Эллери, миссис Спейн?

— Я так и не смогла к этому привыкнуть, — сказала она, сопровождая его в уютную маленькую гостиную, столь же викторианскую, сколь турнюр под платьем королевы Виктории. Ему показалось, что он перенесся в Англию девятнадцатого века. — Я имею в виду, что так и не смогла привыкнуть к американскому обычаю быть запанибрата с первой минуты. Но если вам угодно, пусть будет — Эллери. Садитесь вот там, в кресло, пожалуйста.

— Да, мне так угодно.

Он сел и обвел взглядом комнату.

— Как вижу, вы бережно сохранили здесь собственный стиль.

Она села в мягкое кресло с высокой спинкой, которое, казалось, полностью поглотило ее.

— А что же еще остается старой англичанке? — сказала она с легкой улыбкой. — Я знаю, вам это покажется ужасным англофильством. Но так тяжело отрываться от собственных корней. Хотя, собственно, я хорошо чувствую себя здесь. Постоянно езжу к Рэйчел в Нью-Рошель и любуюсь ее розами. У меня есть все, что мне нужно.

— Значит, это была Рэйчел.

— Да, это она. Я попросила помочь мне.

— А мисс Хагер — это…

— …Моя внучка. Разрешите предложить вам чай?

— Пока не надо, миссис Спейн. Благодарю вас. Я просто переполнен вопросами. И самый первый…

Он сидел на самом краешке кресла, стараясь не помять обшитый кружевами чехол.

— Вы видели его. Вы были знакомы с ними обоими. Холмс. Ватсон. Как я вам завидую!

Дебора Осборн Спейн обратила мысленный взор в далекое прошлое.

— Это было давным-давно. Но я, конечно, вспоминаю о них. О взгляде мистера Холмса, остром, как бритва. Он был таким сдержанным и тактичным. Я уверена, ему было неловко, когда я взяла его за руку. Но он отличался необычайным вниманием к людям. И оба были такими джентльменами. Конечно, я, тогда еще маленькая девочка, запомнила их великанами, ростом под небеса. В известном смысле они такими и были.

— Можно спросить — как к вам попала рукопись?

— После того, как доктор Ватсон завершил ее, мистер Холмс передал дневник семье Осборнов. Он доверил ее нашему семейному адвокату. Добрая душа, с какой преданностью он пекся о моих интересах! Незадолго до смерти своей, когда я стала уже взрослой, он сообщил мне об этой рукописи. Я попросила, и он прислал ее. Фамилия его была Доббс. Альфред Доббс. Я очень часто вспоминаю его.