Девять месяцев до убийства
Шрифт:
— Почему вы так долго колебались, миссис Спейн, прежде чем сделать тот шаг, который вы сделали?
— Называйте меня, пожалуйста, бабушка Дебора. Так меня зовут здесь все.
— С удовольствием, бабушка Дебора.
— Я и сама не знаю, почему так долго ждала, — сказала старая дама. — Идея моя заключалась в том, чтобы попросить знающего человека доказать то, в чем я была убеждена. Этот замысел родился давно, но конкретных очертаний долго не приобретал. В последнее время у меня появилось чувство, что нужно поторопиться. Кто знает, сколько мне еще отмерено? А я хотела бы умереть со спокойной душой.
Просьба, прозвучавшая
— Причина, по которой вы решили послать мне рукопись, как я полагаю, заключена в самой этой рукописи?
— Верно. Между прочим, мистер Эймз признался Рэйчел, что вы послали его на поиски.
— На поиски, — улыбаясь, сказал Эллери, — которые увенчались успехом, хотя и не тем, которого я ожидал.
— Благослови его, Господи! Пусть они будут счастливы, оба! Я знаю, что он ничем не помог вам, Эллери. Но я была убеждена, что вы меня найдете с той же легкостью, с какой мистер Холмс нашел владельца хирургического набора. Но мне бы все же хотелось узнать, как именно вам это удалось.
— Очень просто, бабушка Дебора. Мне с самого начала было ясно, что отправитель — человек, лично заинтересованный в раскрытии этого дела. Потому я позвонил одному из своих друзей, специалисту по генеалогии. Он быстро выяснил, что вы, уехав из замка герцога Шайрского, отправились в Америку, под покровительством той ветви вашего рода, которая живет в Сан-Франциско. От Гранта я узнал фамилии четырех юных дам, и был уверен, что одна из них рано или поздно объявится. В 1906 году вы вышли замуж за Берни Спейна, а дальше мой эксперт по генеалогии проследил все до свадьбы вашей дочери. Я глянул и просто поразился — оказывается, ваша дочь нашла себе мужа по фамилии Хагер. Что и требовалось доказать.
Улыбка его вдруг сменилась выражением озабоченности.
— Вы устали. Мы можем поговорить и в другой раз.
— Да нет же! Я чувствую себя хорошо!
Молодые глаза ее умоляюще поглядели на Эллери.
— Он был удивительным человеком, мой отец. Доброжелательным, мягким. Он не был чудовищем! Наверняка не был!
— Может быть, вы хотите прилечь?
— Нет, нет. Не лягу, пока вы не скажете мне…
— Тогда откиньтесь поудобнее в вашем кресле, бабушка Дебора. Расслабьтесь. А я буду рассказывать.
Эллери взял морщинистую старческую руку в свои и начал повествование. Его речь текла плавно и монотонно, под мерное тиканье больших часов в углу.
Маленькая слабая рука время от времени сжимала руку Эллери. Потом ослабла и недвижно замерла хмежду пальцами Эллери, будто осенний листок.
Какое-то время стояла тишина. Потом открылась дверь, и в гостиную еле слышно вошла немолодая женщина в белом домашнем платье.
— Она заснула, — прошептал Эллери.
Он мягко опустил морщинистую руку бабушки Деборы ей на грудь и на цыпочках выШел из комнаты.
Женщина проводила его до дверей.
— Меня зовут Сьюзен Бейтс. Я забочусь о ней. В последнее время она засыпает так все чаще.
Эллери кивнул.
Он вышел из домика, сел в свою машину и поехал назад, в Манхэттен, чувствуя, что неимоверно устал. Да. Он ощущал себя очень старым.
Последняя запись. 12 января 1908 года
Я не понял Холмса. Должен признаться — пока он долгое время пребывал
Во всяком случае, мне показалось, что сейчас самое время рассказать миру правду о деле Потрошителя — о деле, занимающем в истории криминалистики место ничуть не менее достославное, — разумеется, если позволительно так выразиться, а также об усилиях Холмса, направленных на то, чтобы покончить с кровавым террором этого чудовища в Уайтчапеле.
По возвращении Холмса в Англию я постарался привлечь его внимание к этой теме, причем использовал все отпущенное мне создателем красноречие. Но получил твердый отказ.
— Нет, Ватсон. Не станем тревожить мертвых. Человечество ничего не выиграет от публикации этой истории.
— Но, Холмс! Вся моя работа…
— Сожалею, Ватсон. Но таково мое решение.
Мне с большим трудом удалось скрыть гнев.
— Тогда, быть может, вы позволите мне презентовать рукопись вам? Будете крутить из нее фитили— раскуривать трубку.
— Это — большая честь для меня, Ватсон. Я тронут до глубины души, — сказал он, пребывая в самом наилучшем настроении. — Позвольте мне реваншироваться и преподнести вам взамен во всех деталях одно небольшое дело, только что успешно завершенное мной. Здесь вы можете проявить в полной мере свое пристрастие к писанию мелодрам. И немедля предложите рукопись издателям. Я поведаю вам историю моряка из Южной Америки, который чуть было не провел целый консорциум европейских финансистов, намереваясь всучить им «подлинное» яйцо птицы Рух. Надеюсь, «Дело перуанского Синдбада» сможет в известной мере утешить вас в вашем жестоком разочаровании.
Таково положение вещей на сегодняшний день.
Эллери вернулся как раз вовремя. Инспектор Квин только что дочитал рукопись Ватсона о Потрошителе и теперь взирал на дневник с явно неудовлетворенным видом.
— Холмс был прав, Эллери. Хорошо, что это не увидело света.
— У меня такое же ощущение, — сказал Эллери, направляясь к бару. — Чертов Грант! Я забыл заказать новую бутылку шотландского виски.
— Как прошла встреча?
— Лучше, чем я ожидал.
— Значит, ты солгал, как подобает джентльмену. Это делает тебе честь.
— Я не лгал.
— Что-что?
— Я не лгал. Я сказал ей правду.
— В таком случае, — ледяным тоном сказал инспектор Квин, — ты просто изверг. Дебора Осборн любила своего отца, она верила в него. И она верила в тебя. А у тебя даже не хватило такта чуть-чуть отклониться от истины.
— В этом не было никакой нужды.
— Но почему? Почему ты так решил? Несчастная пожилая дама…
— Потому что лорд Карфакс не был Джеком Потрошителем, папа, — сказал Эллери, падая в свое вертящееся кресло. — Да, мне не было никакой необходимости лгать. Отец Деборы не имел ничего общего с чудовищным убийцей. Она с самого начала была права. Она это знала, и я $то знал…