Девять унций смерти
Шрифт:
— Искусственный обвал, — с отчаянием отозвалась гномка. — Этот прием часто применялся в подземных войнах, — она протянула Фицджеральду платок. — Дыши через него, пока пыль не сядет.
— Разве гномы воевали друг с другом? — принимая платок, спросил он и вновь раскашлялся, запоздало сообразив, что подобные советы следует выполнять незамедлительно.
— Платок, — напомнила гномка, старательно выполнявшая собственную рекомендацию.
«Интересно, она что, всегда с собой несколько платков таскает, на такой вот случай?»
Он виновато кивнул, прижимая платок к лицу.
— Гномы воевали друг с другом гораздо
Его тело тоскливо заныло, так, словно у него отнимали самое дорогое.
— Я не расшибся, — ответил он. — И что нам теперь делать?
— Ждать, пока нас спасут, — ответила она. — Самим нам этот завал не разобрать.
— Почему?
— Потому что он так устроен. Будем пытаться — совсем засыплет.
— А может… — он запнулся, поражаясь себе. — Может, все-таки оно само рухнуло?
«Вот это да, Фицджеральд, ты так хотел обвинить гномов хоть в чем-нибудь, любой гном уже изначально был для тебя виноват, а что теперь? Теперь ты пытаешься отрицать очевидное?! Надеяться на несбыточное? А все отчего? Неужто только оттого, что та, кто тебя спасла, та, кто тебе нравится, тоже гномка? Неужто только оттого, что ее так приятно ощущать на себе? Так приятно, что хочется, чтоб это никогда не кончалось? И что, это делает ее сородичей лучше? Ради этого ты готов забыть свой долг?!»
«Ее сородичей делает лучше совсем не это!» — сам с собой яростно заспорил он, вспоминая гномов, вытаскивающих на берег тяжелые лодки, набивающих корзины живой рыбой, гномов, пропалывающих огороды, кующих фантастически красивые диковины, веселых, смеющихся гномов, поющих, танцующих, восхищенно таращащихся на звезды, смешно читающих свои гномские стихи, гномиков и гномочек, играющих в догонялки и в мяч с такими же девчонками и мальчишками из людей. — «Это только кажется, что можно продолжать ненавидеть… или хотя бы презирать то, за что отвечаешь. А на деле… а на деле то, за что отвечаешь, необходимо понять, потому что как же за него отвечать, если ты его в упор не понимаешь? А когда начинаешь понимать, презирать уже не получается. Потому что — не за что. И долга своего я не забываю!»
— Может, это — случайный обвал? — спросил он, уже зная, что услышит в ответ.
— Ага, — кивнула она. — Огонь холодный, вода сухая, обвал случайный…
— Эти мерзавцы все-таки решились, — тяжело сказал он.
— Эти безумцы, — горько поправила его гномка.
— И что они предпримут дальше? — спросил он.
— Дальше они предпримут победоносное шествие по всей Олбарии! — загремело прямо у него над головой. — Впрочем, ты этого уже не увидишь! Вы оба навсегда останетесь здесь!.
Голос старейшины Купфертэллера показался Фицджеральду самым мерзким, что только есть на белом свете.
— Что, человечишка, поймали мы тебя в ловушку? — торжествовал старейшина. — И тебя, предательница, подстилка людей!
— Когда я отсюда выберусь… — гневно начала гномка.
— Никогда, предательница! Никогда ты отсюда не выберешься! — оборвал ее старейшина Купфертэллер. — Тут вам и смерть заслуженная и лютая!
— Нас откопают! — яростно рявкнул Фицджеральд. — Слышишь, ты, сволочь бородатая, нас откопают, и я лично посмотрю, какого цвета у тебя кишки!
— Похвальное стремление, — промурлыкал старейшина. — Жаль, неосуществимое. Вас не откопают. Сейчас там наверху
— Дурак ты, старейшина… — вздохнула гномка. — Ничего у вас не получится. Просто потому, что ты дурак. У дураков никогда ничего толком не выходит. Убивать и насиловать, говоришь? А то, что многие люди и гномы давно уже дружат, ты заметил? А то, что некоторые уже любят друг друга, что уже первые смешанные семьи вот-вот появятся? Да что там — уже появились! Конечно, где ж тебе было замечать, ты так старательно ненавидел! Так долго копил в себе бессмысленную злобу! Вам удалось поймать нас в ловушку? Это последняя ваша удача, старейшина. Других не будет. Ненависть слепа, старейшина Купфертэллер, она никуда не ведет… сдавайтесь-ка, пока не поздно!
«Ненависть слепа, — подумал Фицджеральд. — А ведь это и тебя касается, Тэд Фицджеральд, слепой стрелок, прозревший так поздно, чуть было не опоздавший прозреть…»
— Какая яркая философия, — насмешливо откликнулся старейшина. — Я даже не знал, что у нас такая красноречивая владыка… была. Но цветистые речи — ничто, когда в ход идут секиры, а сейчас время секир и боевых молотов, Время Топора.
— Время Топора? — язвительно переспросила гномка. — Час Дураков — это точнее!
— Что ж, по крайней мере нам не в чем будет себя упрекнуть! Никто не скажет, что мы даже не попытались! — отчеканил старейшина Купфертэллер.
— Я скажу! — воскликнула гномка. — Скажу, что вы даже не попытались хоть что-то понять! Мудрые наставники! Вы так часто говорили другим: «Иди, подумай над этим!» Вот только сами-то вы давно ль проделывали это полезное упражнение?
— Я даже отвечать на это не стану, — откликнулся старейшина. — С девушками не спорят. Они для другого предназначены. А ты что молчишь, Фицджеральд, враг наш?
— Я тебе все скажу, когда выберусь отсюда, — прорычал Фицджеральд.
— Что ж, значит, разговор не состоится, — подытожил старейшина. — А вместо того, чтоб нахально учить других пониманию, вы б лучше к словам моим внимательней прислушивались. Я ведь сказал, что вам отсюда не выбраться, разве нет? Очень скоро вы поймете, почему. Прощайте!
Где-то наверху под самым потолком раздался натужный скрежет задвигающейся каменной плиты, и все смолкло.
— Сволочь, — сказал Фицджеральд. — Что он имел в виду?
— Не знаю, — отозвалась гномка. — Правда не знаю.
Знание пришло ледяным отдаленным шумом. Шум приближался, перерастая в белое шипение, а потом прозрачный язык воды лениво вкатился в зал, облизывая все, до чего смог дотянуться.
— Вода… — уже понимая, что происходит, прошептал Фицджеральд. — Откуда она тут?
— Идем скорей! — воскликнула владыка, увлекая его за собой. — Если мы найдем отверстие, его можно будет заложить камнем!
Второй прозрачный язык выкатился из другого угла. За ним последовал третий. Потом четвертый. Пятый…
— Отверстий слишком много! — с отчаянием сказала гномка, устанавливая очередной камень. — Не успеть.
— Не успеть? — Фицджеральд опустил подтащенный камень прямо в воду и посмотрел на владыку.
— Не успеть, — ответила она. — Вода… вода прибывает слишком быстро. А нас… нас только двое…
— То есть, даже если мы будем стараться изо всех сил, мы все равно утонем? — промолвил Фицджеральд.