Девять врат. Таинства хасидов

Лангер Иржи

Но все еще жива память о некоторых из тех, кто уже давно отошел в вечность. Эхо их слов все еще звучит, и если не у нас, то где-то на Востоке, далеко от границ земель Чешской короны. И имена чешских и моравских городов — даже не самых крупных — известны еврейским детям Восточной Европы уже только потому, что там когда-то, во глубине веков, жили и работали знаменитые раввины.

Таким городом был Микулов в Моравии. Много ученых мужей прославили эту некогда большую еврейскую общину. Ведь и сам рабби Лёв перед своим приходом в Прагу был раввином в Микулове. Но нас, главным

образом, интересует раввин Шмелке Леви Горовиц. Его надгробье и молельню, как и комнату, где он обычно изучал каббалу, и по сей день с почтением и гордостью показывают случайным посетителям города.

Мистическая волна хасидизма никогда не пересекала границу славянских земель Восточной Европы. На территории бывшей Венгрии, где служил реб Мойше Тейтельбаум в Игеле (Уйгель) и реб Ицхек-Айзик Тоуб в Калове, хасидизм распространился лишь формально. Только братья Горовицы Пинхес и Шмелке, потомки нашего пражского раввина Пинхаса, продвинулись дальше на Запад.

Об этих святых братьях я хочу рассказать вам все, что я когда-либо слышал или что-либо читал в старых древнееврейских книгах.

Младший брат Пинхес стал главным раввином во Франкфорте-на-Майне. Старший брат Шмелке служил в нашем Никльшпорке, или Микулове. Как это получилось — весьма достойно внимания.

В этих двух городах одновременно освободились раввинские должности, и оба знаменитых брата одновременно получили предложения от обеих общин занять их.

«Ты иди во Франкфорт! — посоветовал Шмелке своему младшему брату Пинхесу. — Ты более именит, чем я, а во Франкфорте община больше, чем в Никльшпорке».

«Нет, нет! — возразил Пинхес. — Во Франкфорт пойдешь ты! Ты более именит, чем я, и к тому же ты старше. А я пойду в Никльшпорк. Даже это слишком большая честь для меня».

Братья долго спорили о том, кто в какую общину пойдет, ибо каждый ценил другого больше самого себя. Наконец они договорились, что прежде всего пойдут к своему учителю, святому ребе реб Беру в Межерич, и как он решит, так и будет. Ведь все равно они хотели навестить ребе и попросить его объяснить им одно неясное место в загадочной книге Зогар.

Когда братья пришли в Межерич, они снова затеяли спор перед самым порогом дома святого.

— Войди сперва ты, потому что ты более именит, чем я! — сказал Шмелке Пинхесу.

— Нет! — возразил Пинхес. — Ты войдешь первым. Ты именитее меня.

Вот так спорили они перед домом, спорили, пока ребе реб Бер не высунул голову из окна и не крикнул:

— Первым пусть войдет тот, кто станет раввином в Никльшпорке. Тот, значит, и более именит.

Шмелке поспешил войти первым. Хотя он вовсе не считал себя лучшим. Но он хотел, чтобы брат стал раввином в большей общине, во Франкфорте. Пинхес не стал возражать. Войди он первым, во Франкфорте стал бы раввином Шмелке. Но это выглядело бы так, будто он, Пинхес, считает себя лучшим. А такая мысль была ему не по нраву. Короче, все разрешилось. В славном городе Франкфорте раввином стал младший брат Пинхес, в маленьком городе Никльшпорке, или же Микулове, — и тем самым, конечно, главным раввином земли моравской — старший брат Шмелке.

Святой

ребе реб Бер принял братьев уже «примиренными». Он поздравил их с новым высоким положением, а потом рассказал им очень занятную историю об одном правителе, владевшем огромной империей с помощью своих знатных подданных. Окончив свой рассказ, он отпустил обоих братьев в мире и покое.

Они вернулись на постоялый двор. И только тогда вспомнили, что хотели попросить ребе реб Бера растолковать им одно непонятное место в книге Зогар. Сердились на себя, что забыли об этом. И вдруг вспомнили рассказ о правителе, который поведал им святой. Задумались над ним, и это место в Зогаресразу им стало понятным. Рассказ о правителе оказался притчей, все объясняющей.

Однажды они уже приходили в Межерич просить святого ребе реб Бера истолковать им один талмудический завет, согласно которому они обязаны от всего сердца хвалить Господа Бога за все плохое столь же искренне, как хвалят его за все хорошее. Святой сказал им: «Ступайте в дом учения, найдите там моего ученика Жише и спросите у него! Жише объяснит вам это лучше».

Братья отыскали Жише.

Боже правый, какой же это был бедняк! Ужасно исхудалое от голода и нищеты тело, обвешанное рваным тряпьем, служившим ему платьем. Всем своим видом он говорил, что его жизнь — сплошное страдание и лишение.

— Возможно ли хвалить Господа Бога за все плохое так же, как мы хвалим Его за все хорошее? — спросили братья ребе реб Жише.

— Это я вам, пожалуй, не смогу объяснить, — призадумавшись, сказал бедняга Жише. — Сказать по правде, до сих пор со мной ничего плохогоне случалось…

На свете нет ничего плохого. В действительности все хорошо. Все зависит только от того, принимаем ли мы свою участь с любовью, терпением и покорностью, как наш дорогой ребе реб Жише.

И именно Жише привел обоих братьев на спасительную дорогу хасидизма. Они оба сначала были учениками самого яростного противника хасидизма, раввина Элии «Гуена» (Гаона) из Вильны, и хасидские обычаи поначалу были им не по душе. Им чужд был образ жизни ребе реб Бера. Видите ли, святой ребе реб Бер тщательно скрывал от посторонних глаз свои поступки, так что представал перед непосвященными совершенно обыкновенным человеком. Жише открыл глаза братьям. Благодаря ему они узнали, что и ангелы Господни могут жить на этой земле в образе простых людей.

В скором времени братья проникли в самые таинственные глубины хасидизма. Их пылкая набожность распространилась и на остальных учеников ребе реб Бера.

И тогда святой ребе реб Бер сказал: «До сих пор дом мой был полон свечей, но свечи эти не горели. Теперь на них пали две искорки — и все свечи запылали».

А когда наконец ребе реб Шмелке уезжал из Межерича, он сказал: «Поначалу я много постился. Тем самым я хотел научить свое тело терпеливо выносить свет души. Но в Межериче, где я узнал столько чудесных вещей, душа моя научилась выносить мрак тела».