Девятое имя Кардинены
Шрифт:
И в обширной полупустой усадьбе Ано-А бродили по дому и парку, взявшись за руки, двое сирот — белокурая девочка и смуглый мальчуган, в каштановых волосах которого уже светилась ранняя фамильная седина.
Карен знал все ее имена и видел почти все лики. Юная варварка, упоенная первыми победами своего ума и оружия, но для него самого — лишь на диво прекрасное животное. Ученая и сановная дама. Вечная женственность, несущая себя как драгоценную чашу. Маска, окаменевшая в запредельном горе. Сухая, как богомол, уничтожающе веселая старуха. И всегда была в ней некая светоносность,
А теперь свет ушел внутрь, и несла его в себе. Внешне она не сильно изменилась со времени Киншем — фигура так и осталась поджарой, в жестах появилось вкрадчивое, истинно тюркское изящество, в мимике и интонациях негромкого голоса — аристократизм. Седые легкие кудри только молодили ее. И было присуще ей удивительное — при внешней сдержанности — чувство внутренней свободы, какого Карен не замечал в ней раньше. Настолько она ему нравилась, что как-то неожиданно для себя предложил ей:
— Давай поженимся. Одной веры, в одном затворе живем.
— Разве что промежуточным браком. Вон Абдалла-кахан меня вгорячах отпустил, а теперь назад зовет.
— Мечта жизни — быть четвертой у своего степного князька.
Она помолчала, темно глядя ему в глаза. Когда он их отвел, сказала тихо, будто не ему вовсе:
— Никому из вас и в голову не приходит, что вы меня обездолили. Любовников у меня была тьма, любимый — один. И муж один. Я ведь по сю пору вспоминаю, как он меня стеной обносил ото всех земных бед, ради этого и отрекся от меня в ту последнюю ночку… ну, когда легены по мою душу в Эро прислали.
Да, не стоило все же будить спящих собак, не стоило!
И еще раз он сорвался. Стал приставать насчет Цехийи:
— О дочке каждую неделю справки наводишь. Подарки делаешь от третьих лиц. Почему бы тебе не взять ее в Дом?
— Здесь ей вредно находиться. Девчонка без большого разума и с неразвитой волей — а кем она здесь станет? Принцессой? Жизнь ей поломаем. У них там свои знакомства, свои игры, даже влюбленность полудетская — тесный мирок, в котором ей вольготно.
— Так хоть покажись ей.
— Она помнит красивую маму — золотые волосы, белое лицо. А у меня теперь всё наоборот: загорелая кожа и белые космы. Стоит ли подсовывать ребенку негатив вместо позитива?
— Глупая шутка. Осиротила девчонку… Мы ведь своих детей посещаем.
— Так вы, верно, никого не губили и не предавали?
Карен остолбенел.
— Мне покойный Шегельд о том говаривал. Если никто не осмеливается отлучить ее от меня, как принято по нашему закону, приходится совершать самой.
А третий судьбоносный разговор был уже под самый конец их знакомства. Карен тогда принес ей не гибкий диск, а обыкновенную папку с завязками:
— Вот «заграничники» наши тоже хотят иметь представителя среди легенов. Предлагают молодого домана из среднего звена, вопреки устоявшейся традиции. Собственно, он засиделся на своем месте в Братстве оттого лишь, что не командир. А так этот Даниил во рву львином — фактически мировая величина всех природоведческих наук. Много публикуется, сделал себе имя на исследовании флоры и фауны заповедников и глухих мест земного
— По легенде — конец земной жизни Христа. Он женат?
— Представь себе — нет. Образ жизни не способствует.
— Хм. Что же, он появился вовремя. Смотрите его в легены. Года через два кольцо Шегельда будет ему не в тягость — ему, девятому из нас. А я тогда стану десятой.
Помнится, он еще тогда подивился странному счету.
То было собрание после благой вести, которую легены обсуждали в конференц-зале и теперь пришли к Тергате заедать и запивать ее. Салих, тот самый, звезда электроники, покачивая в длинных смуглых пальцах чашку с кофе, сказал:
— Теперь, когда новое динанское правительство решило отделиться от своей былой автономии, Братство, наконец, сумеет соединить обе половины раковины, и для вящего блеска ему нужна будет жемчужина, чтобы вложить ее туда.
— А ине Тергате пора заказывать двойную тиару египетских фараонов. Черно-белую… Или лучше — красно-белую, как ее парадное платье, чтобы соответствовать всем древним историям, — Имран, изрекая это, элегантно чистил грушу фруктовым ножичком.
— Ну, это вы не подумавши говорите, — Тергата поднялась со своего места. — В Эро на мое будущее воцарение смотрят как на неизбежность, но я-то сама другого мнения. Помните, что я написала? Не хочу быть магистром объединенного Братства.
— Как, любопытно, вы избежите «вокса попули», — пробурчал Хорт.
— А вот как. Карен и Салих, кофе допили — поставьте чашки на стол. Христиане и нехристи делают то же с рюмками. Посуда дорогая и казенная. Имран, не играйте холодным оружием, не ровен час порежетесь, как египетские дамы при виде Иосифа Прекрасного. Все сложили руки на коленях? Хорошо. Я делаю чрезвычайное сообщение. Поскольку дело мое перед вами и Небом завершено, завтра я слагаю с себя звание магистра и отдаю вам силт.
— Господи Боже мой, — шепотом прорыдала Эррата. Остальные не издали ни звука. Только Карен пристальнее обычного посмотрел ей в глаза — с некоторым удовлетворением и будто понимая больше, чем любой из них.
— Друзья мои сердечные, — Тергата улыбнулась им. — Когда я противостояла всем вам, я велела написать это и многое другое в одной запальчивой и глупой бумаге. Если бы в моей душе был мир, я бы только объяснила… как объясняю здесь и теперь.
— Всю мою жизнь я хотела быть самою собой. Бог вложил в меня это упрямство и направил мое стремление, имея некую цель. Но то ли этот мир мне не подходил, то ли я миру — каждый мой шаг ко мне истинной, каждое мое дело, направленное на земное благо людей, оборачивалось гибелью ближних и ближайших моих. Арден… Тейн… Побратим… Волк… Все мои победы приходилось вырывать у судьбы силой и платить по высшей ставке. Во что же это выльется, если я — такая, какой создана, — захочу объединить собой Братство! Наверное, в целую гекатомбу. Нет, на такое я не пойду.