Дезире

Зелинко Анна-Мария

На пианино я не играла, а что касается манер, то я прекрасно справлялась, когда мне нужно было с помощью нескольких изящных жестов, выученных у Монтеля, перевести стадо гостей из столовой в гостиную. Для дочери торговца шелком, неожиданно поселившейся в королевском дворце в Ганновере, я очень хорошо выходила из положения.

Сейчас я, конечно, испугалась, что мне придется играть перед этим венским музыкантом.

Но в этом не было никакой необходимости. Я никогда не забуду этот вечер, когда к нам пришел венский музыкант.

Как прекрасно он прошел!.. Как прекрасно он

начался!..

Оскар, глаза которого начинали блестеть каждый раз, когда он мог слушать музыку, терзал меня, пока я не обещала ему позволить остаться с нами позже обычного.

Венский музыкант назывался, Бог мой, я записала его фамилию, очень странную фамилию, очень немецкую, конечно, да… его фамилия Бетховен…

Жан-Батист приказал, чтобы все музыканты бывшего оркестра королевского двора в Ганновере явились в распоряжение этого Бетховена из Вены и репетировали с ним три утра подряд. В эти дни ни Оскар, ни я не смели входить в зал, и мы не катались по паркету.

В эти дни я держалась, как мне и полагалось, в роли первой дамы. Оскар, наоборот, был очень возбужден.

— До которого часа, мамочка, я смогу остаться в зале? До полуночи? А как человек, если он глухой, может писать музыку? Он не может слышать даже собственную музыку? А у него есть слуховая трубка? Он часто на ней играет?

После завтрака я ездила с Оскаром на прогулку. Мы ехали по длинной аллее под сенью зеленых и золотых лип, по аллее, которая вела от замка к деревне Геренгаузен, и я старалась ответить на его бесчисленные вопросы.

Поскольку я еще не видела этого господина, которого зовут Бетховен или как-то в этом роде, я ничего не знала о слуховой трубке, но думала, что хотя он и музыкант, но пользуется он трубкой, чтобы слушать, а не играть на ней…

— Папа говорит, что это один из самых великих людей, которых он знает. Как ты думаешь, какой у него рост? Он выше, чем гренадеры из императорской гвардии?

— Папа хотел сказать, что он не большого роста, а велик своим талантом. Он… да, он — гений. Это папа и хотел сказать, когда говорил, что он великий человек.

Оскар размышлял.

— Он больше папы?

Я взяла в руку кулачок Оскара, в котором была зажата полуобсосанная конфета.

— Я не знаю, дорогой.

— Он больше императора, мама?

При этом вопросе лакей, сидевший рядом с кучером, повернулся и с любопытством посмотрел на меня. Я спокойно ответила:

— Нет никого выше императора, Оскар.

— Может быть, он не слышит даже собственную музыку? — продолжал размышлять Оскар.

— Может быть, — ответила я машинально. Мне вдруг стало грустно. «Я хотела дать моему сыну другое воспитание, — думала я. — Чтобы он был свободным человеком. В духе моего отца».

Новый воспитатель, которого император рекомендовал нам специально для Оскара и который приехал всего месяц назад, старается вдолбить ребенку дополнения к катехизису, которые сейчас введены во всех школах Франции: «Мы обязаны нашему императору Наполеону, воплощению Бога на земле, оказывать любовь, уважение, послушание, верность, соблюдать военную присягу!»

Недавно я случайно вошла в классную комнату Оскара и думала, что ослышалась.

Но узкогрудый молодой учитель, рекомендованный как лучший выпускник императорского лицея, который сгибается пополам, как складной перочинный нож, когда видит меня или Жана-Батиста, и который пинает своими шпорами пса, подобранного и выхоженного Фернаном, когда думает, что его не видят, этот учитель повторял… Совершенно точно: «Император Наполеон I — воплощение Бога на земле…»

— Я не хочу, чтобы ребенок это учил. Оставьте в покое дополнение к катехизису.

— Но это изучается во всех школах империи. Это закон, — сказал молодой человек без выражения. — Его величество весьма интересуется воспитанием своего крестника. Я имею приказ регулярно сообщать Его величеству об успехах Оскара. Ведь он — сын маршала Франции.

Я посмотрел на Оскара. Его детское личико склонилось над тетрадью. Соскучившись, он рисовал человечков. Меня учили добрые монахини, подумала я, но их посадили в тюрьмы или выгнали, а нам, детям, объяснили, что Бога нет, а есть только здравый смысл. Мы должны были подчиняться здравому смыслу, и Робеспьер заставил даже уничтожить алтари.

Потом пришло время, когда никто больше не интересовался нашей верой, и каждый был волен думать все, что хочет. Когда Наполеон стал первым консулом, вновь появились священники, которые требовали присягать не Республике, а Святой Римской церкви. Наконец, Наполеон заставил Папу приехать из Рима в Париж, чтобы короновать его, и объявил католическую религию государственной.

А теперь он заставляет учить дополнение к катехизису…

Крестьянских детей отрывают от полей, чтобы они шли в бой в армиях Наполеона. Нужно уплатить восемь тысяч франков, чтобы освободиться от воинской повинности, а восемь тысяч франков — это большие деньги для крестьянина. И они прячут своих сыновей, а жандармы ловят жен, сестер и невест как заложниц.

Но прячущиеся дезертиры не играют никакой роли. Франция имеет достаточно войска, и побежденные принцы, само собой разумеется, обязаны выставлять полки, чтобы доказать свою покорность императору. Тысячи, десятки тысяч людей вытащены из своих постелей и маршируют за Наполеоном. Сколько раз Жан-Батист жаловался, что солдаты не понимают нашего языка, и офицеры вынуждены прибегать к переводчикам, чтобы командовать…

Для чего Наполеон заставляет маршировать этих солдат? Постоянные новые войны, победы… Но ведь уже очень давно нет необходимости защищать Францию. Франция забыла свои границы. Или речь идет не о Франции? А только о нем, о Наполеоне — императоре?..

Не знаю, сколько времени мы оставались вот так, лицом к лицу: молодой учитель и я. У меня вдруг возникло ощущение, что я живу все эти годы как сомнамбула. Потом я повернулась и пошла к двери, удовлетворившись тем, что повторяла:

— Оставьте это дополнение к катехизису. Оскар еще очень мал. Он еще этого не понимает. — Потом я резко закрыла дверь. Коридор был пуст. Обессилев, я прислонилась к двери и расплакалась. «Он еще очень мал, — подумала я, горько всхлипывая, — он не поймет этого, а ты поэтому и внушаешь именно детям, Наполеон, именно поэтому, скупщик душ!»