Дезире
Шрифт:
— А, ты говоришь о Жане-Батисте… А я говорила об императоре. Император уже в пути. Жозеф говорит, что Жан-Батист не сможет скоро вернуться. Император поручил ему Ансбах и Ганновер. Он будет держать в этих городах настоящий двор. Тебе придется ехать в Ансбах.
— Я не могу ехать. Ведь у Оскара коклюш, — ответила я тихо. Жюли не слышала.
— Правда, что красное мне не идет? Жозеф любит, когда я в красном, он говорит, что это королевский цвет. Ой, Мари, не три так сильно! Почему ты не отвечаешь, Дезире?
— Мне грустно! Я соскучилась по Жану-Батисту.
— Не будь ребенком, Дезире! Как император удержит завоеванные территории, если ими не будут управлять его маршалы?
«Да, как иначе их удержишь?» — подумала я горько. Выиграв это последнее сражение, император покорил всю Европу. С помощью восемнадцати маршалов. И надо же было, чтобы я была замужем за маршалом! Французов миллионы, а маршалов всего восемнадцать, и из этих восемнадцати один достался мне. И я люблю его и тоскую о нем…
— Выпей шоколада и приляг, — сказала Мари. — У тебя опять была бессонная ночь.
Я открыла глаза.
— Где Жюли?
— Я задремала, а она отправилась мерить платье, устраивать бал и, может быть, вытирать пыль в Елисейском дворце, прежде чем прибудет тысяча ее приглашенных, я так полагаю…
— Мари, неужели это никогда не кончится? Войны, управление странами, которых мы не знаем и где не знают нас…
— Когда-нибудь это кончится, и кончится плохо, — сказала Мари мрачно. Она ненавидит войну. Она боится, что когда-нибудь призовут в солдаты и ее сына. Она ненавидит дворцы, в которых мы живем, потому что она истинная республиканка. Когда-то мы все были республиканцами…
Я легла и заснула тревожным сном, а вскоре была разбужена Оскаром, который кашлял и задыхался.
Так тянулись мрачные недели. Наступила весна, а Жан-Батист все не возвращался. Письма его были коротки и ни о чем не говорили. Он пытался ввести в Ансбахе те же порядки, что и в Ганновере. Он звал нас к себе, как только Оскару станет лучше, но Оскар поправлялся очень медленно.
Приехала Жозефина со своей дочерью Гортенс, и та пригласила Оскара поиграть со своими сыновьями. С тех пор как Наполеон усыновил этих двух мальчиков, Гортенс и Луи Бонапарт, ее муж, воображают, что их старший унаследует императорскую корону. Однако Жозеф убежден в том, что трон предназначается ему. Я не понимаю, почему Жозеф должен пережить своего младшего брата, почему Наполеон не назначил наследником одного из своих собственных сыновей, ведь в декабре этого года лектриса Жозефины, Элеонора Ревель, произвела на свет маленького Шарля «совершенно секретно», но не без многочисленных россказней по поводу ее связи с Наполеоном.
Может быть также, что у императрицы появится счастливая возможность вновь стать матерью, как было в первом браке…
Но, слава Богу, меня это совершенно не касается!
После поездки кГортенс Оскар заболел корью. И снова потянулись дни одиночества и ночи с лихорадящим Оскаром. Теперь даже Жюли не показывалась к нам. Корь была для ее страшнее коклюша.
Однако в один из солнечных послеполуденных часов она влетела в мою гостиную, страшно
— Не приближайся, а то заразишь! Ты же знаешь, как восприимчивы мои девочки! Я приехала к тебе потому, что хочу, чтобы ты была первой, кто узнает. Это просто невероятно…
Шляпка ее сбилась на сторону, на лбу выступили капельки пота, она была очень бледна.
— Ради Бога, что случилось?.. — спросила я в страхе.
— Я — королева! Королева Неаполитанская, — произнесла она мрачно. Ее глаза были расширены. Сначала я подумала, что она больна. Она заразилась корью и теперь бредит в лихорадке.
— Мари, Мари, — закричала я. — Иди скорее, Жюли дурно!
Мари появилась в дверях, но Жюли остановила ее жестом.
— Оставь меня, я не больна. Мне необходимо просто привыкнуть к этой мысли: я — королева! Королева Неаполитанская! Неаполь в Италии, насколько я знаю. Мой муж — Его величество, король Жозеф, а я — Ее величество, королева Жюли… Ведь это ужасно, Дезире! Нам опять придется ехать в Италию и жить в этих ужасных мраморных дворцах!
— Вряд ли это пришлось бы по вкусу вашему покойному батюшке, — вмешалась Мари.
Жюли обрезала ее:
— Придержи язык, Мари!
Я никогда не слышала, чтобы она говорила с Мари таким тоном. Мари поджала губы и вышла, хлопнув дверью. Тотчас дверь открылась вновь, вошла моя компаньонка, м-м Ля-Флотт, которую я не видела с начала болезни Оскара. Она тоже боялась кори. Она присела перед Жюли в низком реверансе, как перед императрицей…
— Ваше величество, будет ли мне дозволено принести свои поздравления? — прошептала она.
Жюли, развалившаяся было на диване, села, провела рукой по лбу. Взглянув на мою компаньонку, она вдруг подобралась и приняла вид плохой актрисы, которая пытается играть роль королевы.
— Благодарю. Откуда вы знаете? — произнесла она незнакомым мне тоном.
Компаньонка, все еще приседавшая перед Жюли, ответила:
— Об этом говорит весь город. — И без малейшего повода: — Ваше величество очень добры…
— Оставьте меня с сестрой одних, — приказала Жюли. Голос ее приобрел незнакомый мне оттенок.
Компаньонка ретировалась, пятясь. Она, право, чувствовала себя, как при дворе. Я с интересом наблюдала эту сцену.
Жюли заметила:
— В моем присутствии они должны вести себя, какпри дворе. Жозеф уже подбирает кандидатуры в собственный двор. — И вдруг она опять вздрогнула и жалко поникла плечами: — Дезире, как я боюсь!
Я постаралась подбодрить ее:
— Глупости! Оставайся такой, какая ты всегда. Но Жюли спрятала лицо в ладони.
— Нет, нет, это не поможет! Ты тоже не сможешь мне помочь. Я действительно стала королевой! — Она заплакала. Я хотела приласкать ее, но она закричала: — Не подходи! Корь! — Я вернулась к двери.
— Я не в силах быть королевой. Опять приемы, придворные балы. Все это в чужой стране. Покинуть Париж…
Моя камеристка Иветт внесла шампанское и тоже присела в низком реверансе. Я подняла бокал.