Диагноз: гений. Комментарии к общеизвестному
Шрифт:
Пиво Гашек боготворил. Он запивал им всё, что требовалось запивать. Спроста ли памятник писателю установлен именно на Прокоповой площади в центре Жижкова — пивной столицы Праги. И представляет собой гибрид коня с барной стойкой, венчаемый бюстом Гашека. Больше того: скульптор всерьез намеревался вмонтировать в пьедестал огромную бочку, из которой горожанам разливали бы пиво (идею отклонили из санитарно-гигиенических соображений)…
Но, как говорится, не пивом единым. Вот рецепт его фирменного матросского грога: «1/2 литра воды вскипяти с 2–3 зернами душистого перца, 6–8 зернами черного перца, 10 гвоздичками, щепотью корицы, лимонной корочки и соком из целого
Видимо, давал…
В последние недели он уже почти не покидал своего деревенского дома, но неизменно засылал служанку — правильно: в трактир за друзьями, наказывая «прихватить и шестилитровый кувшин пива». Рассказывали, что накануне Нового года (ах, как он готовился к нему!) на столе у писателя стояла бутылка шатрицкой минералки и молоко. «Гром разрази первую корову, позволившую выдоить себя», — оправдывался полуживой уже остряк…
3 января 1923 года «ожиревшее от беспробудного пьянства сердце» 39-летнего юмориста остановилось навсегда…
МОДИЛЬЯНИ ударился в безудержное питие после перенесенной им в 16 лет бурной вспышки туберкулеза: «…он пьет быстро, большими глотками, без всякого удовольствия, быстро пьянеет». Вскоре юноша пристрастился к гашишу, экспериментируя с ужасающими смесями наркотика и алкоголя. Все это сопровождалось дебошами, нередко заканчивавшимися в полицейском участке. Последние десять лет он уже не мог работать без допинга — умудряясь при этом писать порой по нескольку картин в день.
Года за два до смерти стал пугающе слабеть, но лечиться и вообще что-нибудь в жизни менять отказывался наотрез. Умер в 36 — полностью изможденным и раздавленным жизнью…
Из письма СЕЗАННА Эмилю Золя: «Я забываю свое горе, только когда выпью стаканчик. Я всегда любил вино, теперь я люблю его еще больше. Я напивался, я буду напиваться еще больше»…
Признанного мастера французского городского пейзажа УТРИЛЛО споила бабушка. Она потчевала подверженного нервным припадкам мальчика «шебро» — смесью из бульона и красного вина, считавшейся у лиможских крестьян верным лекарством от нервных приступов. Снадобье не помогло: припадки лишь участились и преследовали художника всю жизнь. А вот привыкание детского организма к алкоголю случилось, и уже в 12 лет мальчишка сбежал из дому и был обнаружен полицией в лесу — мертвецки пьяным. Впоследствии, обучаясь в коллеже, юноша экономил на карманных деньгах, чтобы выкроить на рюмку абсенту. Когда ему отказывали в стакане вина, Морис хватался за нож, грозя покончить с собой. Снискал стойкую славу пьяницы и скандалиста (разгромы в кабаках, ночевки в полицейском участке и т. п.). На Монмартре его звали Литрилло…
Он беспробудно пил практически до смерти (умер в 72 года). В 1950 году — еще при жизни художника — один из его пейзажей был продан с аукциона за 8 миллионов франков. Таких денег тогдашние коллекционеры не платили ни за Моне, ни за Дега. А когда-то Морис Утрилло отдавал свои работы за порцию аперитива…
С определенного момента ПИАФ уже не выходила на сцену, не опрокинув предварительно несколько рюмашек коньяку. За последние двенадцать лет
Если прав был старик Мендель насчет наследственности — а старик Мендель был прав! — иначе выйти и не могло. Легенда гласит, что родилась «воробушек» на одном из парижских тротуаров: ее мать, певичка кабаре, попросту не успела добежать до больницы. Что, конечно, легенда. Мамашу действительно прихватило на улице, но вовремя появившиеся полицейские успели доставить роженицу в больницу Тенон (Китайская улица, 4), где Эдит и явилась на свет в присутствии по меньшей мере двух свидетелей из числа тамошнего медперсонала.
А вот насчет того, что заботиться о дочке 20-летняя Аннета Джованна Майар не захотела и практически сразу же передала кроху на воспитание своей пьянчуге-маме — факт. Бывшая дрессировщица блох вдова Майар пила по-черному. Одна из сводных сестер Пиаф вспоминала: «Бабушка и ее старик, отбросы общества, две губки, пропитанные красным вином». «Алкоголь, — говаривала СОРОКАЛЕТНЯЯ СТАРУХА Майар, — и червячка заморит, и силенок придаст». И щедро разбавляла молоко для девчурки красненьким винцом. Насчет силенок — ошибочка вышла: вскоре внучка ослепла. С точки зрения тогдашней медицины — полностью. Выбравшийся с фронта в отпуск отец отобрал двухгодовалую Эдит у выпивохи и отвез к своей матери — в Берне.
В отличие от первой бабки, Луиза Леонтина Дескамп (она же «мама Тина») занимала положение — владела домом терпимости. По другим данным, служила при борделе кухаркой, ну да не суть. Суть в том, что няньками малышки стали проститутки. Спустя пару лет бабушка Луиза в компании и по наущению сердобольных шлюх отвезла слепую малютку в один из монастырей — паломники ходили туда за исцелением к святой Терезе. И чудо свершилось: девочка прозрела и до конца жизни молилась своей избавительнице. Правда, есть сведения, что хозяйка заведения обещала, что если чудо произойдет, она передаст церкви 10 тысяч франков…
Судя по всему, история про прозревшую малышку — тоже чистой воды выдумка. Множество родственниц Пиаф впоследствии признавали: да, со зрением у нее обстояло неважно, но слепая? — «сказки»! Той же точки зрения придерживалась и директриса школы, которую посещала будущая звезда (а она посещала школу всего год): проблемы с глазами у девочки были, но не более того. Доподлинно же известно лишь то, что в детстве Эдит и вправду страдала кератитом обоих глаз (осложнение после перенесенного гриппа). И даже носила полгода прописанную доктором повязку, после снятия которой прошептала: «Я вижу». Но со святой Терезой как-то попривлекательнее звучит (ну, что такое Билан без коньков Плющенки и скрипки Страдивари?)
Кстати, вскоре после прозрения девчурки мама Тина спихнула ее назад, на руки отцу-акробату. И дальнейшими университетами Эдит стал бродячий цирк. Папа показывал трюки, дочь громко и с чувством пела. Сперва «Марсельезу», потом песни покассовей, например, про несчастную соблазненную, которая «стала отдаваться каждому»…
Она и сама простиласьс детством рано, к 15 годам у девочки было уже столько мужчин, что вспомнить первого она откровенно затруднялась. Тогда же сняла номер в дешевой гостинице и принялась зарабатывать на жизнь самостоятельно — уличным пением. Потом было кабаре, на сцену которого за неимением нарядов вышла — впервые, это был ее дебют — в недовязанном свитере. Потом была большая сцена и настоящий успех, о котором написаны тома…