Диагноз: гений. Комментарии к общеизвестному
Шрифт:
ШПАЛИКОВ тоже бросал. И это тот случай, когда под «бросал», мы имеем в виду, что бросать было что. Процитируем самого: «Вот я — алкоголик профессиональный, Витя Некрасов тоже, есть еще люди, а остальные писатели профессиональные, а главный среди них — Евтуженька. В СССР нет выбора вне выбора. Или ты пьешь, или ты подличаешь, или тебя не печатают. Четвертого не дано».
Или: «Существуя без денег, без поддержки, шатаясь где попало и с кем попало уже около двух лет, я беспрерывно пью, и теперь это уже стало нормой поведения — мне некуда деваться»… И еще: «Когда становилось уже совсем невыносимо, оставалось в запасе одно средство — пойти в автомат на Киевский и выпить два или три стакана белого крепленого
Из частного письма его старшего друга и наставника — уже эмигрировавшего к тому времени Виктора Некрасова: «С Генкой мы в этом году как-то опять сблизились. Беспутный, жуткий алкаш… но дьявольски талантлив и очень хороший парень. И несчастный. И одинокий. И вот не выдержал. В последний раз мы бродили с ним по вечерней майской Москве, пили кофе, он подлечился, завязал тогда, и он всё просил меня: «Возьми меня с собой… Придумай оттуда какой-нибудь вызов… Плохо мне…» Я в Киеве пытался ему помочь, устроил ему уколы, но надо было продолжать, а он, как всегда, выскользнул из рук, и вот — такой конец… Жутко».
Хорошо известно, что в день смерти этот культовый, как сказали бы теперь, сценарист стрелял деньги на бормотуху с самого утра. А найдя (Горин не удержался — пожалел друга, одолжил), Шпаликов «развязал», смастерил из шарфа петлю и прекратил свою жизнь, сочтя, по примеру многих состоявшихся поэтов, что 37 лет — самое то…
Олег ДАЛЬ был типичным «лишним человеком» (ни одной главной роли в театре). Зараженный, как точно заметил кто-то, вирусом совершенства и не сумевший понять, как могут остальные жить без этого вируса в крови, он превратил бутылку водки в орудие самоубийства: выел ее из горла в гостиничном номере — зная наверняка, что вшитая «торпеда» сделает свое дело…
А список-то «пациентов» всё не иссякает!..
ГЛИНКА подорвался на приятельских попойках «гомерических размеров». Он пребывал в убеждении, «что под влиянием вина его вдохновение разгоралось», и пожирал коньяк рюмку за рюмкой — как чай. Или вместо чая. Приходя в гости, первым делом требовал коньяку. Уходя — часто уже не был в состоянии самостоятельно спуститься по винтовой лестнице. Да еще и сердился: а с чего это, видите ли, его ведут под руки!..
ГЛАЗУНОВ пил неделями — в дорогих ресторанах, на вокзалах, запершись дома… А началось всё с заполночных посиделок с Чайковским, Лядовым и прочими «беляевцами». Римский-Корсаков вспоминал, что заматеревший Петр Ильич пил героически много, «сохраняя при этом крепость силы и ума», а молоденький Глазунов «пытался угнаться, но скоро хмелел и становился неинтересен»… Из того же источника о периоде 1895–97 гг.: «…страсть к опьянению достигла (у Глазунова) огромных размеров… Бражничанье продолжалось иногда два-три дня кряду, и так почти каждую неделю… Становилось страшно за его будущность». При этом — вроде бы вскользь, но до чего немаловажно для нас: «Среди всего этого фантазия Сашеньки не ослабевала, а иногда даже обострялась, и он успевал работать много и плодотворно»… Оттуда же о 1905-06 годах: «…предаваясь своему пороку, часто запускал дело, отменял заседания совета, не являлся на заседания дирекции, не отвечал на письма… Его чудная 8-я симфония была заброшена. Конечно, порок тщательно скрывался ото всех, о нем лишь знали я да еще двое-трое друзей». В 1908-м Римского-Корсакова не стало, и узкий круг осведомленных о недуге «Сашеньки» сделался предельно непроницаемым…
С другой стороны, хорошо известно, как комплексовал юный Шостакович по поводу слишком близких отношений Александра Константиновича с его родителями. Тут грех не напомнить, что именно Глазунов убедил Шостаковичей отдать Митю в консерваторию. Но речь немножечко о другом: дело в том, что отец 15-летнего тогда Мити, Дмитрий Брониславович — «видный химик
СКРЯБИН признавался: «Когда я писал Третью симфонию, у меня на рояли стояла бутылка коньяку». Автор первой книги о композиторе Леонид Сабанеев ссылается на воспоминания одного из его близких друзей: «Саша же пил тогда много. Ему СПЬЯНУ и Мистерия сочинилась. Он ТАК пил, что на всю жизнь опьянел»…
Родоначальник русского пейзажа («Грачи прилетели») академик САВРАСОВ кончил тем, что продавал работы на толкучке за гроши. За рюмку водки, миску горячей еды и ночлег расписывал стены замызганных трактиров. На его похороны пришли лишь преданный Третьяков да швейцар из училища…
В вине искал утешение после смерти жены — добрую, то есть, четверть века — ШИШКИН. Окружил себя опустившимися или просто не нашедшими места под солнцем художниками, встречи с которыми (а проще сказать — попойки) заканчивались, как правило, ссорами и драками…
О тяжелом алкоголизме Александра ИВАНОВА пишет один из биографов. Наверняка между понятиями «алкоголизм» и «тяжелый алкоголизм» имеется некая качественная разница, позволяющая говорить о пропащести — не художника, но человека…
Нико ПИРОСМАНИШВИЛИ вообще не мог работать на трезвую голову: насквозь отравленный с некоторых пор организм требовал водки постоянно. И трезвым с некоторых пор его не видели вообще. Имеются свидетельства, будто некоторые из шедевров были созданы им за рюмку водки. И это не фигура речи: буквально: картина — за рюмку водки. Правда исследователи поговаривают и о несомненной дебильности этого удивительного романтика…
Валентин СЕРОВ писал: «Каждый портрет для меня целая болезнь». Искусствоведы предпочитали не говорить об этом, но факт: от болезней тех Валентин Александрович знал всего одно действенное лекарство — пить…
Не мог в последние годы обходиться без вина Владимир СОЛОВЬЕВ. Во всяком случае, приглашать его к обеду, не запасшись бутылкой, было не принято…
Из Розанова: «Лет приблизительно с десяти и никак не позже четырнадцати… запил странной формой какого-то наследственного запоя, ужасного, непрерывного (кроме редчайших, болезненных для него минут)» Константин ФОФАНОВ. Оттуда же: «У него совершенно не было трезвого времени и трезвого состояния». Он непрерывно был «пьян, полупьян, четверть-пьян, но непременно в какой-нибудь степени пьян!.. Вся поэзия Фофанова есть «видение сна»: и алкоголь ему нужен для самой поэзии».
Конец стандартен: психушка и смерть от белой горячки…
Помногу — с университетских еще лет — пил ВРУБЕЛЬ. С середины 90-х пил в одиночку и с совершенно случайными людьми. Смотревшие его врачи говорили о дисфорических формах опьянения. Под алкогольной дисфорией понимается резко выраженная раздражительность на фоне патологического влечения к спиртному…
КУПРИН к сорока годам вдрызг пьянел со стакана сухого вина. Допился до рака и болезни Альцгеймера и был привезен на родину совершенно беспомощным — как вещь…