Диалоги о ксенофилии

Ровная Мария Зиновьевна

– За что его казнили? – прошелестела она.

– «Мы, Гвидо, по титулу святой Инес, именуемый Дзиорро, кардинал Краминтеса; Верониус, по титулу святого Фаронсо, именуемый Беринхерос, кардинал Гании; Заккия, по титулу святого Огаста, именуемый Солер, архиепископ Эстуэро, по милосердию Божию от священного престола Всемирной Церкви поставленные следователями и судьями против еретической злобы в айюншианском мире, рассмотрели дело Маргрина Ванора, сына Рэдрика, из Альтрена, сорока семи29 лет».

Ванор читал наизусть, уставясь в пространство.

– «На тебя, Маргрин Ванор, было в 1997 году от Откровения, месяца оломбра шестого дня, донесено этому священному судилищу, что ты в течение трёх лет укрываешь

в своём родовом замке Альтрен еретика Эронимо Сколу; а также, что ты за истинное почитаешь ложное учение упомянутого Сколы, а именно, что солнце неподвижно, земная же твердь шарообразна и движется вокруг него и к тому же суточно вращается; а также, что ты имел у себя книги боговдохновенного Канона, и читал это священное писание, и богохульно перелагал его с сурийского на мирской ареньольский язык. Вследствие этого священный трибунал пожелал противодействовать непристойностям и вреду, отсюда проистекающим в ущерб святой вере, и по повелению во-святых святого отца, понтифика Кортегиута, и сира Алонзо восьмого, государя Ареньолы, теологи-квалификаторы установили следующее. Согласно партидам сира Сантио первого, часть вторая, титул двадцать седьмой, никакой айюншианин не должен давать приюта еретикам; и кто приютит их, тем самым обманывает Церковь и короля, и даёт еретикам возможность творить свои дурные дела. Знатный человек, сеньор земли или замка, давший приют еретику, теряет право на владение землёй и замком и родовое имя, и всё, что он имеет, отходит королю, а самого его надлежит предать церковному суду, дабы испытать его стойкость в вере. Далее, решением Эстуэрского собора 1625 года запрещено мирянам владеть книгами Канона, и никто не должен читать Канон без ведома и дозволения его духовного пастыря. Чтение боговдохновенных текстов, переведённых на мирской язык, следует квалифицировать как ересь первого рода, то есть расхождение в вере с догматами подлинной веры, которую Церковь повелевает исповедовать и блюсти. Тот же, кто сам переводит священные строки Канона, виновен в ереси второго рода, то есть в закоренелом безбожии и отрицании самой веры. Далее, положение, что Теллур не центр мира, не неподвижен – нелепо, ложно по философии и еретично, ибо прямо противно истинному смыслу и авторитету священного писания, и ересь эту следует квалифицировать как ересь второго рода. А так как казалось нам, что ты не высказываешь всю истину относительно побуждений твоих, то мы нашли необходимым прибегнуть к строгому испытанию…».

Анна дрогнула, и Великий магистр умолк.

– А где были Вы в это время? – спросила она.

– Я был с ним до конца.

– И в камере пыток?…

– Продолжать?

– Да.

– Я прочту конец. «Рассмотрев и обсудив все стороны твоего дела, пришли мы относительно тебя к нижеописанному окончательному приговору. Призвав святейшие имена Господа, этим окончательным приговором, по совещании с консультантами нашими относительно показаний, представленных на судоговорении, мы, Гвидо Дзиорро, прокурор этого священного трибунала, объявляем тебя, Маргрин Ванор Альтренский, вследствие обнаружившегося на суде, уличённым в ереси второго рода и упорствующим в заблуждениях. И, следовательно, ты подлежишь наказанию, кое установлено против нарушителей такого рода, и передаёшься отныне светскому суду для свершения над тобою акта веры и очищения твоей заблудшей души. Имущество же твоё, земли, крестьяне, дома, родовой замок Альтрен и незаконнорождённый сын Антонио, буде он останется жив, поступают в казну сира Алонзо восьмого, государя Ареньолы. Да свершится воля Божия, во имя Горта-Вседержителя, и Даис Аннаис, и Элия Айюнши. Фарах».

Он подал ей руку. Анна медленно поднялась, и они долго стояли молча, держась за руки, как дети – в призрачно-розовом ночном безмолвии.

– Простите, – Ванор невесомо

коснулся пальцами её волос. – Простите меня. Я понимаю, Вам здесь невесело. Но я уже не смог бы жить, если бы Вас не было рядом. Это мучительно, это рабство…

Он отступил к стене, поднял гобелен, пропустил Анну в её комнату и, стоя на пороге, спросил:

– Какой подарок Вы хотите к Рождеству?

– Я хочу, чтобы Вам никогда больше не пришлось участвовать в битвах.

– Это невозможно. Доброй ночи.

Анна, похолодев, набрала полную грудь воздуха, как перед прыжком в ледяную воду, и выдохнула:

– Антонио…

И он понял.

Мир сколлапсировал вокруг них. Они проникали друг в друга, сливаясь, срастаясь, узнавая друг друга каждой клеткой тела и каждым вздохом души, они становились друг другом, они вернулись к себе, вернулись, разлучённые целую вечность, вернулись к счастью до боли, до смерти, они пришли к концу пути, умирая и рождаясь друг в друге.

– Аннион, у Вас солёные слёзы… Как у человека.

– Коханий мій, сивоокий…

– Что?

– Мы с Вами одной крови – Вы и я.

– Может ли быть иначе? Ведь мы с Вами живём в одной Вселенной. Глядя на звёзды, мы всегда смотрели друг на друга.

Он вдруг насторожился и сел, глядя на её илой. Она не сразу поняла, что копошится в складках. Достала из-под илоя серый шарик. Он был уже не шариком; он пульсировал, покрывался впадинами, перетяжками, буграми, прорастая быстро густеющим зеленовато-серым пухом.

– Кто это? – изумлённо спросил Антонио.

– Лаатти. Это существо – собака, больше, чем собака, для жителей планеты Сегедж. Один из них был мне другом и на прощание подарил её.

– Она рождается?

– Да.

Склонив головы, соприкасаясь висками, они смотрели на существо, постепенно обретающее отчётливые формы. И вот лаатти открыла чёрные круглые глаза, взглянула на Анну и тоненько мяукнула. На ладони женщины, ухватившись передними лапами за её палец и беспомощно распустив крылья, лежал филиор – геральдический зверь с телом мангусты, мордой хорька, ушами кота, лапами лемура, хвостом белки и крыльями нетопыря.

Антонио присвистнул, точно мальчишка.

– Значит, они живут на планете Сегедж? Что ж, если не я, то мой герб отныне будет с Вами.

«Они живут в моей душе», – хотела сказать Анна. И не сказала, потому что в дверь постучали, и резкий голос позвал:

– Святой отец, пора! Армия короля через час будет у стен Гедальи.

Анна, держась за шею, смотрела, как он одевается. Подобрала и подала ему пояс с мечом. Ванор обвил ракурай вокруг талии, бережно взял женщину за плечи. Она вспомнила – телом, не разумом – древний жест-оберег, перекрестила его и пробормотала:

– Да сохранят Вас силы земные и небесные.

– Вы можете обещать, что не выйдете из Эрмедора?

– Нет.

– Тогда воспользуйтесь тайным ходом из Вашей спальни. И всё же постарайтесь не выходить.

– Хорошо.

– Леддериес, моё звёздное чудо, моя жена перед Господом.

Она постояла у окна, глядя, как эрмедориты выезжают из ворот замка, и вызвала Артура.

– У моего фона малая дальность. Вы не могли бы вызвать бот?

– Да. Ждите, – коротко ответил мэр.

– Не за мной. За ним. Его убьют.

– Не сходите с ума, Анна!

– Тогда я иду к нему. Если хотят, пусть забирают нас вместе.

_ _ _

– Победа!

– Победа!

– Слава вольной Гедалье!

– Слава рыцарям Аннаис!

Город вопил тысячами глоток, ликующие улицы неслись вскачь, все окна и двери были распахнуты, из подвалов выкатывали бочки с вином, и весёлое рыжее солнце плясало в небе, рассыпая сверкающие радостью блики.

– К ратуше, брат? – жмурясь от солнца и неудержимо улыбаясь, спросил командор Легиадонский.