Диалоги о ксенофилии

Ровная Мария Зиновьевна

убивают или продают, как скот, и женщин клеймят раскалённым железом.

– Значит, вернуться домой ты не хочешь?

– Я хочу быть с ней. Всё равно, где.

– Я не знаю, где она, – ответил некто. – Мы следили только за тобой. Я оставлю тебе корабль.

– Корабль?…

– Летающий среди звёзд. И знание языка, на котором сейчас говорю с тобой. Это унлатх, язык Содружества разумных форм, обитающих на планетах, как ты.

– Её планета тоже входит в Содружество?

– Ищи, – откликнулся некто. – Прощай.

– Спасибо,

брат.

В грязно-сером небе пыльно светились два овальных, почти соприкасающихся острыми концами солнца. На сизом мху валялась стрела.

Живой…

Он медленно встал. Всей грудью втянул кисловатый тёплый воздух. Живой. О ране напоминают только мокрая от крови сорочка да зуд свежих рубцов на груди и под левой лопаткой. И нога не болит. Хотя слушается, как всегда, неважно.

Увязая во мху, он подошёл к краю плоской площадки. Внизу, под обрывом, рос лес. А может, и не лес. Он никогда такого не видел. В месиве пурпурных лиан что-то копошилось, свистело и ухало. Потом появилось существо, похожее на дзетшуо из чанджийских легенд: мокрая жёлтая кожа, глаза на ножках, многочисленные раздвоённые хвосты… Оно приблизилось к подножию обрыва и стало быстро распухать. Сомкнуло два передних хвоста…

Он отшатнулся от края и упал, ошеломлённый вспышкой ужаса и неудержимого желания спрыгнуть туда, к чудовищу. Вцепился в мох, мотнул головой. Попробовал выстроить вокруг сознания блок – тщетно. Зверь звал его с такой силой, что он не мог заставить себя уйти. Тогда он сел, скрестил ноги и руки и ждал, концентрируя поток силы духа в точке над переносицей.

Над краем площадки показались раздвоённые щупальца. Ухватились за камень. За ними всплыли стебельчатые стрекозиные глаза. Закачались, натолкнувшись на взгляд

немигающих тёмно-серых глаз гуманоида.

Леденея от напряжения, он принялся раскачивать зверя. Сильнее. Сильнее. Наконец, тот сорвался. На дне обрыва глухо чавкнуло.

Он поднялся и зашагал в другую сторону, туда, где виднелся вдали странный блестящий валун.

Это было не валуном. Огромное, как дом. Сине-сияющее, как клинок ракурая. Оно висело в воздухе на высоте груди, ни на что не опираясь. Капля ртути, клювастая линза с плавными закруглёнными выступами, сходящимися к клюву. Совершенное, безупречное олицетворение свободного стремительного полёта.

Он ходил вокруг корабля, нацелившего клюв на двойное солнце, и с тяжело бьющимся сердцем разглядывал это диво. По ранту, опоясывающему экватор корабля, шли две надписи разными шрифтами. Один алфавит он вспомнил, алфавит унлатха: «????O ????» – и ниже, более мелкими буквами: «?????». Другой был ему не знаком: «CUTTY SARK». А ниже: «TERRA».

Солнца садились, наползая друг на друга, и вслед за ними клюв корабля опускался к земле.

– Что ж, – пробормотал он, – Терра, так Терра. Значит, суждено мне стать террианином.

Он машинально обмахнул себя знаком колеса, поднялся по маленькой лесенке к открытой двери и шагнул в корабль.

Потолок

тотчас засветился. Упругий голубовато-серый пол. Стены кажутся полупрозрачными. За ними змеятся неуловимые зелёные, жёлтые и розовые переливы. Слева на стене, на уровне плеча, квадратная плитка – странное украшение, без рисунка, без рельефа. И вторая дверь. Сплошная, вросшая в стену. Ни петель, ни кольца. Толчкам не поддаётся.

Может, этот квадрат связан с системой рычагов, открывающих и закрывающих двери, как в потайных ходах крепостей?…

Так и есть. Стоило ему прикоснуться к квадрату – и из стены бесшумно выскользнула овальная наружная дверь, запечатав корабль. В следующий миг из потолка, стен и даже из пола ударили пенные струи. Он зажмурился, снял пояс с мечом и намокшие сапоги. Забавное гостеприимство: мыть входящего. Смывать грязь чужого мира…

Пена сменилась чистой водой. Вода – туманом, пахнущим грозой. Потом его обдувало горячим ветром и осыпало голубыми искрами, от которых трещали и поднимались волосы. Потом открылась внутренняя дверь, ведущая в коридор.

Он ходил по кораблю, осматривал небольшие безлюдные комнаты и говорил себе: «Всё это создали люди. Пусть не такие, как я; но я тоже разумен – значит, я могу понять то, что понятно им. Они создали корабль для полётов, а не для того, чтобы устрашить меня неведомым – значит, я сумею на нём летать. Надо искать книги. Должны же быть у них книги!»

Он остановился в маленьком помещении, примыкающем к жилой комнате – в ней стояло ложе, один из немногих предметов, назначение которых было ему ясно. А здесь

не ясно ничего. Что это? Лаборатория алхимика? Кабинет хирурга? Цирюльня?

Он вдруг сообразил, что попал в отхожее место, и расхохотался, привалившись к стене.

«Нет, постой, – он растянулся на ложе, положил руки под голову и закрыл глаза. – Я знаю их язык. Значит, я знаю имена всего, что здесь есть. Эти имена спят в моей памяти. Нужно лишь разбудить их…».

Он зажёг лиловую точку в теменном центре, протянул из неё луч внимания и ушёл по лучу в глубины своего «я».

Встряхнулся, открыл глаза, возвращаясь в реальность. Вот это туманное зеркало возле ложа – экран терминала. А то, побольше, на стене, – квазиокно. Картина, на которой меняются цифры, – часы.

Ну и что?…

Что должно быть на столике у ложа, необходимое ночью? Свеча, кинжал и книга. Свеча и кинжал им не нужны. Экран терминала – и есть книга, то, что он искал. Остаётся лишь научиться ею пользоваться.

_ _ _

Среди тридцати тысяч книг корабельной библиотеки было всё, что ему нужно. Кроме слова «коханый» – он не нашёл его ни в одном словаре. Через двенадцать дней по своему счёту – а табло часов отсчитало четырнадцать раз по двадцать четыре часа – он сел в центральное кресло перед пультом управления. Кресло капитана. Ещё раз оглядел пульт И медленно поднял «Катти Сарк» над поверхностью планеты.