Диего Марадона. Автобиография
Шрифт:
Именно в тот день Билардо снова открыто сказал, что я единственный, кто закреплен в основном составе.
На тот момент я был обеспокоен как выходом «Наполи» на крупные соревнования, так и своим экономическим положением и его восстановлением. Между тем я ждал момента, чтобы снова играть в сборной. Мысль о том, что вот-вот нужно будет играть в отборочных матчах, казалась мне безумной, но чтобы сделать что-то другое, нужно было действовать против правил.
Ну, мне ничего не стоило идти против правил, особенно если они нечестные. И не стоит.
Я пытался дать ответы на поле, чтобы было предельно ясно: я выкладывался по полной в футболке «Наполи». Но и хотел сделать то же самое в футболке сборной. Это была борьба, и она мне безумно нравилась:
Я все время общался с парнями: всегда, когда они играли, я отправлял им телеграммы, приветы, даже заявления; я хотел, чтобы они знали, что я с ними, хоть и не на поле.
Я был капитаном.
Я помню, в те дни меня разозлил Тото Лоренсо, большая шишка в Италии. У него спросили о знаменитом месте капитана сборной, почему оно досталось мне, а не Пассарелле (ох уж этот Пассарелла), и Тото ответил, что стоило задаться вопросами о том, что значило быть капитаном. То есть в первую очередь следовало быть главным соратником тренера и тем, кому поручали серьезные дела; получать всю необходимую информацию в раздевалке и иметь доверие других игроков. Кто-то, способный в решающий момент взять на себя ответственность. Лоренсо вспоминал, как ни крути, что Пассарелла был лидером, вожаком. Свою речь он закончил, спрашивая, готов ли я, готов ли Марадона принять всю эту ответственность. Да, конечно, мать твою! Я именно этого и хотел. Но я должен был выйти на поле, чтобы продемонстрировать свое соответствие каждому из перечисленных пунктов.
Тем временем я смотрел на сборную издалека. Я наблюдал, как Билардо наполнял группу игроками из Аргентины. Пумпидо, Руджери, Гарре, Гарека, Камино, Браун, Дертисия, Троссеро, Паскулли, Ринальди, Бурручага, Руссо, Понсе, Джусти, Марсико, Ислас, Клаусен, Бочини… Они первыми отыграли в предсезонье, уже думая об отборочных мачтах. В какой-то момент к этой группе точно должны были присоединиться я и Фильол. Пассарелла тоже, потому что СМИ трубили и спрашивали Билардо только о нем. Относительно меня журналисты никаких вопросов не задавали. Остальными заграничными игроками были Вальдано, Барбас, Кальдерон. Больше никого. Это сейчас большинство из-за границы, но тогда все было иначе. Три-четыре игрока максимум.
Я наблюдал за ними издалека, из моего нового дома в районе Позиллипо, на улице Сипионе Капессе, 3, постепенно обустраиваясь в Неаполе и уверенней чувствуя себя в «Наполи». В феврале 1985-го мы уже находились в середине таблицы национального кубка, и мы были главными чемпионами года, непобедимыми. Помню, мы обыграли «Лацио» со счетом 4:0, и я забил три из четырех голов. У меня было 11 голов. Мне не хватало всего двух очков до некоего Платини, да-да, Мишеля Платини, который меня уже порядком достал. С шестнадцатью очками мы могли выйти на пятое место и квалифицироваться на Кубок УЕФА.
Тогда мне показалось, что настал лучший момент, чтобы начать оказывать давление. Я им уже показал, что можно было сделать; пришло время для игры в сборной. Мне хотелось выступить в трех предварительных дружественных матчах, я желал быть с парнями до того, как начнутся матчи за очки. Билардо продолжал говорить, что я был закреплен в основном составе, но все не звонил и не звонил.
Тогда ход сделал я сам.
И начался дурдом
В воскресенье, 21 апреля, после того как мы выиграли 3:1 у «Интера» на Сан-Паоло, я взял микрофон на пресс-конференции и, до того как начались вопросы, заявил: «Я еду в Аргентину, что бы ни случилось, в воскресенье, 5 мая, после матча с «Ювентусом». Даже президент Пертини не сможет препятствовать этой поездке, потому что он не способен остановить самолеты, вылетающие из Рима».
И начался дурдом.
На следующей неделе, 28-го числа, мы играли с «Рома» на Олимпийском стадионе. Сыграли вничью: 1:1. И я снова принялся за свое после матча: «Я хочу, чтобы вы поняли меня, я ни в коем случае не пытаюсь уехать в свою страну по-плохому, но я отчаянно жажду играть в сборной и быть в распоряжении Билардо, с 6 мая. Думаю, у меня достаточно аргументов, чтобы вы меня поняли, правда?»
Нет, на
В воскресенье, 5 мая, до матча с «Ювентусом», я провел еще одну конференцию. Ну прямо как президент – каждый день конференции. На самом деле я был очень зол, потому что в пятницу Федерация отправила факс в клубы – в «Наполи» насчет меня и во «Фиорентину» насчет Пассареллы, – сообщая, что нам запрещено уезжать до того, как закончится Лига. Угрожали, что не квалифицируют нас. Пассарелла вроде как сбавил обороты. А я ни за что! Вот почему до матча я сказал: «Я в любом случае поеду, даже если Федерация и клуб не хотят этого». Я больше не мог терпеть. Кроме того, я сказал Федерации, что мне казалось неуместным отправлять факс за несколько дней до поездки, что немцам Бригелю и Румменигге позволили, что они ничего не понимали в футболе, так как не осознавали: Аргентине следовало играть на должном уровне, и сборной была необходима предварительная акклиматизация… и что мы, игроки, тоже должны были отвечать как ассоциация, не то эти типы в галстуках будут руководить нашими жизнями. А это было бы нечестно.
В итоге у СМИ начался настоящий праздник. La Gazzetta dello Sport вышла с заголовком: «Марадона бросает вызов Лиге». Corriere dello Sport – то же самое: «Марадона бунтует и уезжает». Конечно, старина, как же мне было не уехать?
На всякий случай после мачта, который закончился со счетом 0:0, я вновь заявил: «Я сказал, что уезжаю, и это правда. Но предупреждаю, что в пятницу я буду снова здесь, чтобы в воскресенье сыграть с «Удинезе». И потом я снова уеду в Аргентину и вернусь к матчу с «Фиорентиной». Ни Матарресе, ни кто-либо другой не смогут сказать мне ни слова; клуб меня авторизовал. Да, я проведу 15 дней в поездках, но у меня нет другого выбора. Я не пропускал и не пропущу ни один матч. Кого это устраивает – хорошо. А кого нет – пошел он куда подальше».
И вот я шел на посадку в самолет. Многие считали мое поведение сумасшествием. А у меня оно ассоциировалось с удовольствием и вызовом. Для меня это означало быть капитаном сборной Аргентины.
Сейчас я думаю о сделанном мною тогда и просто не могу в это поверить. Но одно я знаю наверняка – я бы вновь поступил точно так же.
Я должен был взвалить команду на себя
Привычный рейс компании Аэролинеас, которым я летал столько раз, вылетал в 22.00. Матч с «Ювентусом» должен был закончиться в 19 с чем-то вечера, и впереди меня ждали 250 км пути из Неаполя до аэропорта Фиумичино. Нам пообещали сопровождение полицейских, чтобы мы могли выйти быстрее, но не сдержали слово. Зная о воскресных пробках, я сел за руль одной из своих машин, точно не помню какой, и мы выехали. Точно не «Феррари», потому что ехали целой компанией: Ситерспиллер, Клаудия, мои брат Лало и сестра Лили и пресс-атташе Гийермо Бланко. Мы летели. Летели. Проехали путь за полтора часа.
Пассарелла уже был в аэропорту. Я приехал после девяти вечера. У меня еще оставалось время, чтобы договорить: «Говорят, меня дисквалифицируют, если я не сыграю в двух ближайших матчах. Эти дурачки не знают, что я буду в них играть, буду… Я докажу им еще раз, на что способен Марадона ради сборной и «Наполи».
Сев в самолет, я сразу уснул и видел сны. На следующее утро я все еще грезил, но уже наяву. Я приземлился в Буэнос-Айресе, встретился с моим стариком, доном Диего, который, с тех пор как закончился чемпионат мира в Испании, мечтал вновь увидеть меня в футболке Аргентины, и мы поехали в дом в Вилья Девото, где я провел последнее Рождество, будто и не прошло тридцати долгих лет.