Дикари
Шрифт:
– Что за странные вещи ты говоришь, Гонорий! Ты сам пришел и рассказал мне о том, что попросил о пересмотре дела Суллы, а теперь утверждаешь, что он умер!
– Ну конечно! И в этом нет никакого противоречия. Я прошу о посмертной реабилитации Суллы, чтобы вернуть ему его честное имя, а наследство Менезия – его наследнику...
– Клянусь всеми богами и вулканом, который сейчас стучит по своей наковальне над нашими головами, что я, мой дорогой, не подумал о честном имени, это занятие для других, – пошутил он. – Не привык к такому... Тем не менее довольно забавно то, что, приехав из Рима, ты не знаешь, что Сулла был спасен от смерти в Колизее людьми из сполетария, которые вылечили его, вместо того чтобы
– Да не мог я этого знать, благодаря твоим бывшим дружкам мне пришлось погостить в лесу у угольщиков, а потом прятаться в деревне у бывшего префекта Лепида, а потом в Риме у содержательницы комнат, откуда я предпочитал не выходить, а потом я инкогнито покинул Город, чтобы приехать сюда. – Гонорий, совершенно потрясенный тем известием, что Сулла избежал смерти, схватил толстяка за обе руки. – Палфурний! Ты не ошибаешься? Ты не шутишь надо мной? Сулла там, наверху? Мне нужно, чтобы ты помог передать ему, что он не должен падать духом, что я виделся с сенатором Руфом, что дело о пересмотре уже начато и что я вырву его из объятий рока! Он должен жить. Нужно, чтобы он, работая на руднике, дожил до того дня, когда я смогу произнести защитительную речь перед сенатом!
Палфурний пожал плечами:
– Правда состоит в том, что, несмотря на все, что случилось, я стал твоим другом и что тебе не придется просить меня о помощи. Но сенат очень рискует никогда не услышать твоей речи, так как одним из первых указов Домициана, как только он придет к власти, будет приказ о смерти твоего клиента, где бы он ни находился. И тебя тоже погубят, если ты не исчезнешь из Помпеи так же, как исчез из Рима... – Вулкан притих, и Палфурний снова сел на кушетку. – Я считаю, что нам, тебе и мне, больше ничего не остается делать, как только, воспользовавшись несколькими оставшимися часами или днями, самым тайным образом зафрахтовать галеру. Я погружу на нее все самое дорогое, и мы уплывем на самую дальнюю оконечность империи, к персам, скифам или другим варварам, где Домициан нас, возможно, оставит в покое. Мы займемся торговлей и будем скучать среди людей, которые не говорят ни по-латыни, ни по-гречески... Нам останутся только удовольствия, получаемые за столом или в кровати. Я буду пронзать персиянку, в то время как перс будет пронзать меня, и это будет лучше, чем быть пронзенным кинжалом человека Лацертия. Ты так не думаешь?
– Палфурний, – воскликнул молодой адвокат, никак не отреагировав на игру слов хозяина дома, – я не уеду, пока не увижу Суллу! Нужно вытащить его с этого рудника, пока не прошли пять дней. Ты знаешь все, что здесь происходит, у тебя везде связи. Есть ли наверху кто-то, кому можно дать золота, чтобы заплатить им за побег Суллы?
– Ты прав, – с иронией согласился он. – Твое предположение о том, что в Помпеях существует коррупция и что я с этим тесно связан, справедливо... Есть некий Поллион, бывший офицер-легионер, испорченный до мозга костей. Ты можешь с ним встретиться, сказав, что пришел от меня. Если он будет в хорошем расположении духа, то заставит тебя дорого заплатить за организацию какой-нибудь постановки, по окончании которой Сулла сможет убежать
– Палфурний! – снова воскликнул молодой адвокат. – Несколько дней назад ты любезно осведомился у меня, не нужно ли мне золото... Дашь ли ты его мне, чтобы выкупить у этого Поллиона свободу Суллы?
Человек с бородавкой улыбнулся:
– Ведь правда же, что я должен искоренить то зло, которое причинил своими подложными табличками?
– Я не говорил этого, но раз ты сам понимаешь...
На этот раз Палфурний расхохотался:
– Я – на скользком склоне. И рискую, становясь честным, потерять все те деньги, что добыл, пока был мерзавцем. – Он пожал руку молодому адвокату. – Конечно, – сказал он, – я дам тебе все, что нужно. Но помни, Гонорий! Через четыре дня, и не позже, галера должна покинуть ночью порт, и ждать тебя она не будет...
* * *
Выйдя от Палфурния, Гонорий торопился вверх по улице Стабий, направляясь к конторе Спора «Любой наем и аренда», чтобы взять там мула, который довез бы его по крутой дороге, вившейся по склону Везувия, до рудника, как вдруг вспомнил о существовании рабыни Наис. В еще большей спешке он повернул к порту. Гонорий обнаружил молодую девушку на кровати в каюте, она штопала одежду и показала своему хозяину лежавшие рядом три монеты по два асса.
– Моряки дали мне починить одежду. Я спросила с них шесть ассов. Я могу купить еду и, таким образом, ничего тебе не буду стоить ни сегодня, ни завтра.
– Это очень благородно с твоей стороны, – сказал он, – но ты не должна работать на других.
– Ты хочешь, чтобы я целый день ничего не делала? Каюту убрать недолго, и у тебя всего две туники...
– Ну ладно, – отрезал он, – я очень тороплюсь. Я должен сейчас же отправиться по важному делу... Вот гораздо большая сумма на твои нужды, которую я даю на время моего отсутствия.
И он положил рядом с шестью ассами три серебряных динария. Тут она посмотрела на него, и он увидел в ее глазах беспокойство, которое сменило ее обычную невозмутимость.
– Ты уезжаешь надолго?
– Нет. На два, самое большее три дня. Я еду на Везувий, на серные рудники, но прошу тебя, никому не говори, что я туда отправился. И не выходи из каюты до моего возвращения, слышишь? Будь здесь, что бы ни случилось. Когда я вернусь, я немедленно покину Помпеи, и если я не найду тебя в каюте, то уеду один...
Она помолчала, соображая, что могла означать для нее эта внезапная новость. А потом сказала:
– А если эти типы с галеры попытаются переспать со мной, когда узнают, что я осталась одна? Что ты думаешь об этом?
– Нет! Они этого не сделают. Они знают, что ты – моя рабыня, а я – адвокат наследника Менезия...
Она пожала плечами:
– Когда наступит ночь и они будут возбуждены, они наплюют и на рабыню, и на наследника Менезия...
– Тогда, – бросил выведенный из себя Гонорий, – они должны знать, что это запрещено законом и что я могу после возвращения привлечь их к суду!
– Да, – спокойно сказала она. – Они получат розги, но перед этим каждый успеет воткнуть свою лозу туда, куда вставляешь ее ты. – Она снова взялась за иголку, поправляя вставленную в ушко нитку. – Если тебе все равно, то очень хорошо, – спокойно продолжала она. – Мне нужно было это знать, а тебя я предупредила...
– Я не говорил, что мне это все равно! – воскликнул Гонорий. – Но я никак не могу взять тебя с собой. У меня там трудное дело, и будет лучше, если ты останешься здесь...
– Я знаю, что должна подчиняться твоим решениям, – сказала она, разглядывая свое рукоделие, – но если это фокус, чтобы исчезнуть и освободиться от меня, то это просто неумно, потому что сейчас на рынке я буду стоить больше двух тысяч сестерциев, и если ты меня бросишь, то потеряешь эту сумму...