Дикари
Шрифт:
Лацертий перевел взгляд с пергамента на розарии сада. Не было ли знаком то, что первый же попавшийся ему под руку пергамент рассказывал об убийстве императора Рима? А если Домициан в последний момент попросит его занять место среди тех, кто должен будет сразить его брата? Что тогда будет делать он, Лацертий? А если заговор провалится? "Услышав его крики, с палками прибежали носильщики, – прочел он дальше, – а за ними – его германские телохранители. И они убили нескольких заговорщиков и даже нескольких
Таким образом, заговор удался, но многие из тех, кто нападал, также погибли. От нескольких ударов мечами или кинжалами они потеряли своих рабов, угодья, сельские дома, компаньонов или компаньонок по кровати – все то, что позволяло им наслаждаться жизнью...
Теперь свиток, который он продолжал разворачивать, напомнил, как Гальба предпочел сам предоставить свое горло убийцам, как Вителлия волокли крюком к Тибру, чтобы сбросить туда, как отравленный Клавдий умирал в ужасных мучениях...
– Рим! – пробормотал Лацертий. – Неужели все, кому ты даешь титул цезаря, должны так заканчивать свою жизнь?
Пока он раздумывал, раздались шаги, обернувшись, он увидел, как к нему подходит улыбающийся Спор.
Подошедший был высоким красивым тридцатилетним мужчиной, с тонкими чертами лица, который совершал все, даже преступления, с необычайной грациозностью. Палфурний по сравнению с ним был просто персонажем комедии: смешной коротышка с бородавкой и животом. Спору же преступное начало лишь придало особое очарование порочности.
– Ave, Лацертий!
– Сядь около меня, прелестный юноша! – тепло сказал римлянин; вид этого элегантного человека со спокойными движениями внушал доверие. – Говори! Как дела?
– Нам подменили Палфурния, – любезным тоном сказал Спор. – Я послал ему молодого человека и молодую девушку, то есть тот подарок, которым он, как ты знаешь, так любит лакомиться, только на этот раз подарок был отравлен; я думал, что им нетрудно будет пройти сквозь все заслоны крепости, где он замуровал себя. Молодой человек, настоящий атлет, нес на теле тот предмет, который должен был всадить в спину хозяина дома, и это кроме того обычного оружия, которое он должен был бы воткнуть в привычное место. После чего ему нужно было убежать через террасу. Но обмануть стражников Палфурния оказалось невозможно. Они раздели молодого человека догола и нашли то, что он прятал.
– А если он заговорил? – разволновался Лацертий.
– Человек, уговоривший его оказать нам эту услугу за восемьдесят тысяч сестерциев, был не из наших краев и покинул город, как только сделка была совершена.
– Прости меня за то, что я засомневался в твоей осторожности, – улыбнулся Лацертий. Он подумал немного, прежде чем навести преданного ему человека на еще одну идею. – А как идут дела у Эфестиоса? – спросил он через некоторое
– У Эфестиоса? Ты имеешь в виду его гладиаторов? Дела очень плохи, ведь мы все для этого сделали, что смогли...
– Не смог бы ты позвать его сюда? Скажи ему, что некто хочет помочь деньгами его семье[100].
– Ты это говоришь серьезно?
– Я всегда говорю серьезно.
– Я могу прямо сейчас послать за ним. Он будет очень удивлен, когда увидит того, кто протягивает ему руку помощи...
Спор пошел отдать приказание, а римлянин на время вернулся к пергаментам, но потом, решив, что сейчас не следует думать об убийствах, которые залили кровью всю историю империи, начиная с Брута и Цезаря, отодвинул свитки.
* * *
Раб вел через сад шестидесятилетнего человека, шагавшего за ним немного сгорбившись, как будто на него давила грусть, читавшаяся на его лице. Школа гладиаторов ланисты[101] Эфестиоса, располагавшаяся в Геркулануме, долгое время соперничала со школой Палфурния в Помпеях. И после долгих лет борьбы она проиграла это сражение; было известно, что школа стоит на пороге краха.
Спор был прав: лицо Эфестиоса сразу выразило недоверие, как только он разглядел, кто сидел на скамейке в саду.
– Великие боги! – воскликнул он. – Что на этот раз от меня хочет мой недруг Лацертий? Неужели в этом цветущем месте я угодил еще в одну ловушку, после того как попался во все предыдущие?
– Сядь, Эфестиос! – бросил, смеясь, римлянин. – Гебе нечего опасаться меня...
– Вот так новость! – язвительно произнес тот в ответ.
– Как твои дела, Эфестиос?
– Избавь себя от моего возмущения, которое вызывают у меня твои слова, иначе я отвечу тебе, и ты знаешь, какой я дам ответ.
– Но все-таки? У тебя есть долги?
– Их немало.
– А есть чем заплатить?
– О, Везувий с дымящейся головой, возвышающийся над этим городом, – вскричал разорившийся, – скажи мне, что это не сон и что действительно присутствующий здесь мой мучитель недавно послал за мной одного из своих рабов! Что ты еще придумал, Лацертий, раз делаешь такое предложение?
– Я придумал извести твоего недруга Палфурния, – неожиданно сказал римлянин.
– Ох, ох! – запричитал Эфестиос, который уже слышал о том, что его противник внезапно закрылся в своем доме со своими людьми. – Значит, времена переменились... Но что ты подразумеваешь под словом «извести»? Это слово может означать многое. Если ты хочешь нанести ущерб его делам, как ты поступил со мной, то у меня на это нет больше средств...
– Не заставляй меня объяснять тебе точнее. Каким инструментом ты орудуешь в совершенстве? Мечом, ведь так?
– Так ты хочешь, чтобы я покончил с ним с помощью меча?