Дикая Роза. Семь лет спустя
Шрифт:
Швейцар открывает женщинам двери. Еще пятьдесят секунд. Все! Фабила машет сотрудникам рукой и идет первым. Что такое? Проклятие — двери не поддаются. Наверное, их чем-то заложили изнутри. «Бегом наверх!» — кричит Фабила, взлетает на второй этаж, распахивает окно и прыгает вниз, стараясь сгруппироваться в прыжке.
Немного не рассчитал, растянулся при приземлении, кажется, потянул сустав. Наплевать! Главное сейчас — голос. «Полиция! Всем лечь на землю! Стреляю без предупреждения!» И направляя ствол вверх, он трижды нажимает на спусковой крючок. Гуща дерущихся редеет, нападавшие начинают разбегаться кто куда, но ребята не дают им оторваться, преследуют, сбивают с ног… Так, где Роза и Паула?
«Двоим удалось уйти, лейтенант!» Фабила машет рукой, мол, черт с ними. Осматривает свою команду: все целы, только у Серхио под глазом зреет большой фингал. Схваченных бандитов заводят в фойе ресторана и ставят лицом к стене. Предварительно пришлось столкнуть ногой крепкую подпорку, наглухо прижавшую входную дверь.
Сейчас придут полицейские машины. На первой отправят домой Розу и Паулу. На остальных повезут в участок преступников. Допрос надо начать сразу, впрочем, зачем дожидаться? Фабила внимательно вглядывается в лица задержанных. Одна физиономия кажется ему явно знакомой. Он делает Серхио условный знак, и сержант понимает его. Отделяет высокого рыжего крепыша от остальных и подводит к лейтенанту. Они проходят в зал и садятся за крайний столик.
— Если не ошибаюсь, — говорит Фабила, — мой старый знакомый, мой тезка Рамон по прозвищу Рыжий Кот?
Тот делает попытку улыбнуться, а потом просит выпить чего-нибудь и сигарету. Фабила кивает Серхио. Сержант отходит к стойке, приносит рюмку текилы и вливает ее в запрокинутую глотку верзилы, потом прикуривает сигарету и вставляет ее в рот Рыжего Кота. Тот сильно затягивается и долго не выпускает дым. Фабила молчит и смотрит целую минуту, а потом говорит с ласковой интонацией:
— Тезка! Ты человек тертый и вольный. Вряд ли тебе понравится лишний год в тюрьме. А я ведь могу скостить его тебе. Скажи мне только одно: чье поручение ты сегодня выполнял? Это останется между нами. Ты же видишь: никакого протокола я не веду, ничего не записываю…
Рыжий Кот молчит, мусолит сигарету, потом снова глубоко затягивается и выплевывает изо рта то, что осталось.
— Ладно, лейтенант! Скажу первый, все равно кто-нибудь из салаг расколется. Нас нанял Энрико Галиндо.
— Галиндо? А ты не шутишь? С каких пор он начал промышлять такими делами? Он же вор.
— Был вор, а теперь птица другого полета.
— Что-то мне не очень в это верится, тезка.
— Не веришь — проверь. Галиндо ждет нас с пятнадцати часов в устричной у моста Инсурхентес, чтобы расплатиться.
— Сразу со всеми?
— Шутишь, лейтенант. Конечно, мы должны заходить туда по одному.
— Ну что, Рамон Рыжий Кот, надеюсь, что ты сказал правду.
— Ты уважил меня, дал выпить и покурить, я и сказал…
На дежурной машине вместе с Серхио Фабила примчался в устричную. Рыжий Кот не обманул: Галиндо действительно там сидел, облокотившись на стол и уперев подбородок в ладони. Когда лейтенант подошел к нему поближе, он никак на это не прореагировал. Фабилу охватило неприятное предчувствие. Он слегка толкнул Галиндо, локти того соскользнули, и голова упала носом в тарелку. Фабила поднял ее, заглянул в лицо и все понял. Уголовник спал тем же сном, что Роча, Эрлинда, Кандида, Рохелио и другие пациенты профессора Матеоса. «Карамба!» Что оставалось делать лейтенанту, как не выругаться.
Глава двадцать четвертая
Для
Видимо, все это отразилось на лице Рикардо, потому что Билли Шорт, агент фирмы, который встречал его в аэропорту, устраивал в отеле, а потом привез сюда, тут же засуетился и залебезил перед ним. Из его путаных объяснений Рикардо понял, что штаб-квартира фирмы вместе со всеми сотрудниками переезжает сейчас в Чикаго, где они приобрели несколько мясоперерабатывающих заводов. Здесь остается только маленькая контора и он, Билли Шорт. Господин же Линарес через некоторое время будет переведен в Чикаго. А пока пусть он просто осваивается в Соединенных Штатах, совершенствуется в языке и изучает по открытым источникам мясной рынок Мексики.
Первые дни в Нью-Йорке Рикардо добросовестно приезжал в офис к девяти, изучал справочники и журналы, завел специальный блокнот, потом мало-помалу его энтузиазм слабел, он стал появляться к десяти и даже к одиннадцати. И не столько уже читал и изучал, сколько предавался воспоминаниям, рассматривая многочисленные фотографии Розы и детей, которые он взял с собой и хранил в большой папке, спрятанной в нижний ящик стола. Никто его не контролировал, никто ни о чем не спрашивал. Худенький, вертлявый Шорт появлялся здесь, как правило, лишь к концу рабочего дня. Произносил дежурные фразы о погоде и здоровье, хлопал Рикардо по плечу и советовал посещать китайские рестораны.
Телефон здесь почти не звонил, а если и раздавалось тоненькое дребезжанье, то Рикардо уже знал: наверняка ошиблись номером.
Жизнь его была скучна и монотонна, проходила между отелем, вполне приличным, и работой, если ее можно было так назвать. Вопреки советам Билли он не ходил не только в китайские, но и ни в какие другие рестораны. Завтракал и. плотно ужинал в кафе отеля, а днем перехватывал гамбургеры с пивом в бистро рядом с офисом, вечером листал мексиканские газеты и с нетерпением ждал часа, когда он позвонит Розе. В разговоре с женой Рикардо старался предстать веселым и оживленным, и это ему удавалось. Но когда связь с Мехико заканчивалась и он клал трубку на рычажок, его. охватывала настоящая тоска. Спасаясь от нее, он снова и снова воскрешал в сознании родной голос, звучащий, как ручеек, и думал о том, как хорошо они будут жить, когда он вернется, Было и еще одно средство: кассета с записью Розиных песен. Но оно спасало от тоски и одиночества лишь поначалу, а потом грусть даже усиливалась. Песни обостряли желание немедленно бросить все и успеть к первому рейсу на Мехико. Тогда Рикардо начинал скрипеть зубами или вскакивал с постели и метался по комнате.
Удерживали его в Нью-Йорке уже не деньги, хотя сразу же по приезде Шорт вручил ему солидный чек и каждую неделю он получал неплохую сумму наличными. Удерживал и не контракт. Рикардо был внутренне готов разорвать его и даже выплатить соответствующую неустойку. Удерживало самолюбие, удерживала гордость, желание доказать всем и самому себе, что он может не только принимать решения, но и не отступать от них. «В конце концов, все это лишь нервы, — говорил себе Рикардо каждое утро, — сказывается перемена обстановки. Пройдет еще какое-то время, и я привыкну, особенно когда перееду в Чикаго и войду в отношения со многими и разными людьми. Потом, как я понял, моя работа будет связана и с обязательными командировками в Мексику. Поскорее бы…»