Дикая сердцем
Шрифт:
– Ты что, шпионишь за мной? – рычит он.
– Вы уверены, что она не ваша дочь? – смеется доктор, не обращая внимания на враждебный тон Роя. – Ладно. Сейчас мы наложим вам гипс и отпустим вас.
* * *
Когда мы проезжаем указатель у въезда в Трапперс Кроссинг, уже середина дня. Поездка прошла спокойно, Рой поочередно хмурился то на дорогу, то на темно-синий стекловолоконный гипс, который наложили на всю его руку – от костяшек пальцев до самой подмышки.
–
– Шесть-восемь недель, если я не буду делать глупостей.
– Например, отказываться от помощи окружающих? – легкомысленно говорю я, но затем быстро добавляю: – Не страшно. Твоя рука могла оказаться раздробленной. Если бы тебе понадобилась операция, то ты бы пролежал в этой штуке несколько месяцев. Не волнуйся, скоро ты снова сможешь вырезать свои деревянные фигурки.
Он ничего не отвечает, и я предполагаю, что на этом наш разговор закончился. Я кручу циферблат радиоприемника, чтобы найти станцию с приятной музыкой.
– И выстругивать.
– А?
– Некоторые из них не вырезаны, а выструганы. Это другое.
Я выжидаю момент и, когда Рой не продолжает, спрашиваю:
– В чем разница?
– При резьбе используются разные инструменты. Зубила, стамески, токарные станки. А при выстругивании только нож.
– Я не знала, – медленно произношу я.
– Ну… теперь знаешь.
– Когда ты начал ими заниматься?
– Давно уже. – Снова следует долгая пауза, и когда я уже решаю, что теперь разговор точно окончен, Рой произносит: – Мне было восемь. Мой отец часто сидел на крыльце после ужина со своей трубкой и свежим брусочком липы. Он дал мне попробовать. Я укололся тут. – Он вытягивает левую руку, чтобы показать зазубренный шрам на ладони.
– Звучит как отличное занятие для маленького ребенка, – бормочу я себе под нос.
– Это хороший способ скоротать время. – Он переводит взгляд на окно и, кажется, теряется в своих мыслях. – Я вырезаю их слишком давно. Место на моих полках уже заканчивается.
В том, как он это говорит, есть что-то пронзительно грустное.
– Ты, вероятно, мог бы заработать на них приличные деньги…
– Они не продаются, – огрызается Рой, и его челюсть напрягается. – Не все имеет цену.
– Расслабься. Это была просто мысль.
Спустя мгновение он произносит:
– Кто вообще, черт возьми, станет платить деньги за кучу деревянных зверюшек?
– Люди. Во всяком случае, за таких симпатичных, как твои.
Я чувствую на себе взгляд сузившихся глаз Роя, пока сворачиваю с главной дороги на ту, которая выведет нас к дому.
– Пока я не забыла, меня не будет ни завтра, ни в воскресенье, чтобы помочь тебе по хозяйству.
– Почему? Куда ты собралась?
Я не могу не заметить в его тоне нотку разочарования. Я подавляю улыбку, при мысли, что Рой, возможно, привыкает к моему присутствию и что, возможно, оно начинает ему нравиться.
– Завтра у меня день рождения, поэтому утром мы куда-то улетаем. Я не знаю куда. – Я пыталась выведать у Джоны место нашего назначения, но он ничего не рассказал. –
– Этот огромный тупой бык, – ворчит Рой.
– Эй! Тоби – славный малый! – Я на секунду отрываю взгляд от дороги, чтобы с неодобрением взглянуть на Роя. – И хороший друг. Он помог тебе всего несколько дней назад, так что перестань быть таким ослом.
Я никогда не разговаривала так ни с кем, кроме Джоны, и уж точно не с шестидесятилетним стариком. Но если на планете и есть шестидесятилетний старик, который заслуживает такого обращения, то он сидит рядом со мной в этом старом побитом грузовике.
– Он позволяет Мюриэль помыкать им, – говорит Рой, как будто это оправдывает его резкие слова.
– Она его мать. Он ее уважает. Тебе тоже стоит попробовать.
Не то чтобы я была полностью не согласна с оценкой Роя.
Рой смотрит на свой гипс, как будто это он причина его дискомфорта, а не рука, которую он защищает.
– Болит?
– Нет, чешется. – Через мгновение, словно поймав себя на резком ответе, он признает: – Да, немного. Они сделали мне местную анестезию, прежде чем начали тыкать в меня иголками, но она уже отпускает.
– Могу поспорить, что одна из тех таблеток поможет, когда ты вернешься домой, – предлагаю я.
Рой хмыкает.
– Я не пью лекарства.
Я бросаю взгляд, чтобы посмотреть на его упрямое лицо.
– Это не кристаллический мет, Рой. Их прописал твой врач. Приняв несколько таблеток вечером перед сном, ты не умрешь. Может, это даже поможет тебе уснуть.
Что, судя по большим мешкам под его глазами, в последнее время ему удавалось не слишком часто.
– Всего несколько таблеток на ночь, да? Звучит просто. – Он нахмуривает брови. – Я и вещи, которые вызывают привыкание, не очень хорошо сочетаются.
Неужели это еще один кусочек жизни Роя? Темный кусочек его прошлого?
Внезапно меня осеняет.
– Поэтому ты не пьешь? Я заметила, что ты совсем не пил свое пиво в «Пивном домике».
Он держал его в руках, смотрел на него, но так и не сделал ни глотка.
– Шпионка, а теперь и детектив, – ворчит Рой, а затем поджимает губы, словно решая, хочет ли он объяснить. – Я не пил с тех пор, как приехал сюда тридцать три года назад.
Но до этого он наверняка выпил не одну бутылку – это понятно по сроку его воздержания. Наверняка у него были проблемы с зависимостью, и он не доверяет себе выпить даже обезболивающие препараты несмотря на то, что так отчаянно нуждается в них.
– Что подвигло тебя бросить пить? – осмеливаюсь спросить я.
– Жизнь.
Я колеблюсь, но только секунду: возможность слишком заманчивая, чтобы упускать ее.
– Ты имеешь в виду своих жену и дочь?
Его челюсть сжимается.
– Я видела фотографию, – признаюсь я, хотя Рой, вероятно, и так уже догадался об этом.
Он спрятал ее с того раза, и больше я ее не видела.
– Это не твое собачье дело. – В его привычном горьком тоне появляется нечто более холодное, жесткое, страшное.