Дикая утка

Ибсен Генрик

Г и н а (вздыхает). Да, бедный старик...

Я л м а р. На всякий случай... Где бы взять клею?

Г и н а (идет к полкам). Вот тут целая банка.

Я л м а р. И кисточку.

Г и н а. И кисточка тут. (Подает ему то и другое.)

Я л м а р (берет ножницы). Подклеить бумажкой... (Режет и клеит.) Я далек от мысли наложить руку на чужое добро... тем паче на добро неимущего старца... да и кого другого. Ну вот. Пусть полежит пока. Потом, как подсохнет, убери. Я видеть больше не хочу этого документа. Никогда!

Г

р е г е р с (входит, с некоторым удивлением). Что?.. Ты тут сидишь, Ялмар?

Я л м а р (вскакивая). Просто свалился от изнеможения.

Г р е г е р с. Однако завтракал, как вижу.

Я л м а р. Тело тоже предъявляет иногда свои требования.

Г р е г е р с. На чем же ты порешил?

Я л м а р. Для такого человека, как я, может быть лишь одно решение. Я как раз был занят сейчас сбором самых необходимых вещей. Но на это нужно время, сам понимаешь.

Г и н а (начинает терять терпение). Так что же, гостиную тебе приготовить или укладывать саквояж?

Я л м а р (бросив сердитый взгляд на Грегерса). Укладывай... и приготовь.

Г и н а (берет саквояж). Ну ладно. Так я уложу рубашку и прочее. (Уходит в гостиную и затворяет за собой дверь.)

Г р е г е р с (после небольшой паузы). Вот не думал я, что этим кончится. В самом деле необходимо тебе уходить из дому и от семьи?

Я л м а р (беспокойно бродит по комнате). Что же, по-твоему, мне делать?.. Я не создан быть несчастным, Грегерс. Мне нужна хорошая, спокойная, мирная обстановка.

Г р е г е р с. Да почему же тебе и не иметь ее? Попробуй только. По-моему, теперь-то тебе как раз есть на чем (*732) построить... начать жизнь сызнова. Не забывай также, у тебя есть цель жизни - твое изобретение.

Я л м а р. Ах, не говори ты мне об изобретении. Его, пожалуй, не скоро дождешься!

Г р е г е р с. Как?

Я л м а р. Ну да, господи боже мой, каких еще изобретений тебе от меня нужно? Почти все уже изобретено другими до меня. Со дня на день все труднее придумать что-нибудь новое...

Г р е г е р с. Да ведь ты столько уже потратил труда на это.

Я л м а р. О, это все беспутный Реллинг меня подбивал!

Г р е г е р с. Реллинг?

Я л м а р. Ну да. Он первый указал мне, что я способен сделать какое-нибудь замечательное изобретение по фотографии.

Г р е г е р с. Ага!.. Так это Реллинг!

Я л м а р. И я был так счастлив всей душой, меня это так радовало... не столько изобретение само по себе, а то, что Хедвиг так верила в него... верила со всей силой и искренностью детской души... то есть я, глупец, воображал, что она верит.

Г р е г е р с. Неужели ты допускаешь, что Хедвиг могла лукавить с тобой?

Я л м а р. Ах, я теперь готов допускать все, что угодно. Именно Хедвиг стоит поперек дороги. Она застилает мне теперь солнце жизни.

Г р е г е р с. Хедвиг? Это ты о ней говоришь? Чем же она может мешать тебе?

Я л м а р (не отвечая на вопрос). Я без памяти любил

этого ребенка. Я был так невыразимо счастлив, когда, бывало, возвращался домой, в свой бедный угол, и она бежала мне навстречу, щуря свои милые глазки. Ах я, легковерный глупец! Я так невыразимо любил ее... и тешил себя фантазией, что и она платит мне такою же любовью.

Г р е г е р с. Да разве это, по-твоему, была одна фантазия?

Я л м а р. Почем я знаю? От Гины я добиться ничего не могу. Ей и не понять идеальной стороны этого сложного вопроса. Но перед тобой я чувствую потребность излить (*733) свою душу, Грегерс. Меня преследует ужасное сомнение... Пожалуй, Хедвиг никогда искренне не любила меня.

Г р е г е р с. Быть может, тебе будет дано ясное доказательство... (Прислушиваясь.) Что это? Как будто утка кричит?

Я л м а р. Крякает. Отец на чердаке.

Г р е г е р с. Ах, он там! (Просветлев.) Повторяю, тебе будет дано ясное доказательство, что бедная, отвергнутая девочка любит тебя!

Я л м а р. Какие там она может дать мне доказательства! Я не смею больше верить никаким уверениям с той стороны.

Г р е г е р с. Хедвиг, без сомнения, чужда обмана.

Я л м а р. Ах, Грегерс, в э т о м - то я как раз и не уверен. Кто знает, о чем, бывало, шушукались тут Гина и эта фру Сербю. А у Хедвиг всегда ушки на макушке. Пожалуй, и дарственная запись эта явилась вовсе не так нежданно-негаданно. Я как будто что-то такое замечал.

Г р е г е р с. Что за дух в тебя вселился!

Я л м а р. У меня глаза открылись. Увидишь, эта дарственная запись только начало. Фру Сербю всегда особенно жаловала Хедвиг, а теперь она и подавно в состоянии сделать для девочки все, что угодно. Они могут отобрать ее у меня, когда вздумают.

Г р е г е р с. Ни за что на свете. Хедвиг не уйдет от тебя.

Я л м а р. Не будь так уверен. Если они насулят ей там всяких благ?.. А я-то без памяти любил ее! Я видел высшее свое счастье в том, чтобы бережно провести ее за руку через всю жизнь, как ведут боящегося темноты ребенка через большую пустую комнату!.. И теперь я так мучительно уверен, что бедный фотограф, ютящийся на чердаке, никогда не пользовался безраздельно ее детской любовью. Она попросту вкралась ему в душу, старалась ладить с ним, пока что.

Г р е г е р с. Ты и сам этому не веришь, Ялмар.

Я л м а р. Весь ужас в том, что я не знаю, чему верить... и никогда не узнаю. Да и у тебя-то есть ли основания сомневаться в том, что я говорю? Хо-хо! Ты слишком уповаешь на свои идеальные требования, Грегерс! А если те (*734) придут к ней... с полными руками... и крикнут девочке: брось его, у нас ждет тебя настоящая жизнь...

Г р е г е р с (быстро). Ну и что же, по-твоему?

Я л м а р. А я бы задал ей вопрос: Хедвиг, согласна ли ты отказаться от этой жизни ради меня? (С ироническим смехом.) "Благодарю покорно", - вот что она бы ответила!