Дикий, дикий запад
Шрифт:
– Ишь, разошлись, - сказал Чарльз, которому стало еще более неуютно, чем было до того.
– Ага, - ответила Милли. – Только это не волки.
– Койоты?
– И не они, - она поглядела с упреком. – Койоты воют совершенно иначе. Разве ты не слышишь? Это… что-то другое. И лучше пусть оно вон там себе и воет.
Чарльз согласился.
Нет, волков он не боялся, койотов тем более, но то, что там выло… звук выходил на редкость заунывным, скребущим, сразу появилась престранная мысль, что и вправду зря он не помер. От яда. Смерть тихая. Приличная.
Мысль тотчас показалась
– Расскажи, - попросил он.
– О чем?
– О чем-нибудь. Мне кажется, если замолчу, то этот вой душу выскребет. И спать не стоит.
– Эдди…
Эдди похрапывал и выглядел совершенно умиротворенным. Кошмары ему точно не снились. И Милли опустила одеяло. Вздохнула. И сказала:
– Мы всегда тут жили. То есть, мне казалось, что всегда. Деда я не помню, хотя мама говорила, что он был неплохим человеком. А папаша мой скотина еще та. Вовремя помер… померли его, - поправилась она. – Еще бы на пару лет раньше, было бы совсем хорошо.
– Мой отец был простым лейтенантом. Знатного происхождения, не без того, но из рода происходил пусть древнего, однако обедневшего. У его родителей только и хватило денег, чтобы патент выкупить.
Странно говорить вот так об отце.
– Я его, честно говоря, плоховато помню. Он погиб, когда я был маленьким, - вой стих и Чарльз даже подумал, что весьма своевременно. Если лечь, то можно доспать часик-другой. Отдых точно не будет лишним. Но словно подслушав эти мысли, неведомые звери опять взвыли. – Дома имелся портрет. Да и снимок был. Хорошего качества. Но снимок – это не то.
– У нас тоже был. И есть где-то. Когда он помер, матушка убрала.
– Почему она не вернулась? – наверное, Чарльз тоже слегка одичал, если вообще озвучил вопрос настолько личный. – Прости, если лезу не в свое дело, но видно же, что она не отсюда. Её место на Востоке. И наверное, у неё есть родня, которая помогла бы…
– Ей, может, и помогла бы, - Милли, кажется, на вопрос не обиделась. – И меня, глядишь, приняли б. А вот Эдди?
– Эдди?
– Он ведь ей не родной, хотя… роднее уж некуда, - она осторожно улыбнулась. – Эдди… его нельзя бросать. Понимаешь? Отец увез его из племени. И сам слышал. Для них он слабосилок и вообще полукровка. Для нашинских тоже полукровка, но в лицо этого никто не скажет. А за спиной да… матушку жалели, когда он появился. Дикий же совершенно.
Чарльз попытался представить, но не сумел.
– Сперва он и ел-то руками, и спал на полу. Вставал досветла, уходил на охоту, а потом возвращался. С добычей. Эдди – отличный охотник. Отец называл его тупым дикарем. Да только он не тупой. Это папаша наш урод… в школу Эдди не приняли. То есть сперва вроде как взяли. И ходили мы. Да. Недолго правда. Потом… в общем, меня еще терпели, а он – совсем чужой. И пастор явился, стал вещать. Ну… такое… что ему там нехорошо. Что смеются над ним. Травят. Ага… его затравишь. Просто боялся, что Эдди кому-нибудь шею свернет ненароком. Может, к слову, и не зря боялся. Матушка послушала и сказала, что грамоте без всякой школы научит.
– И как?
– Научила.
– А у меня гувернер был. И несколько наставников. Мама… она из очень хорошей семьи. Но её там
Милли хмыкнула.
А волки примолкли. Чарльз решил, что будет называть тварей волками. Ишь ты… этак и поверить можно, что тоже слушают.
– Родители все одно были недовольны. Матушку выпроводили. Приданое, конечно, отдали в полном объеме. Это дело чести. Но общение прекратили. Хотя и сейчас не очень… дед как-то мне писал. Приглашал в гости.
– А ты?
– Съездил. Посидел. Понял, что ничего-то общего с этими людьми не имею.
– Может, они тебя?
– Не знаю, - Чарльз задумался. А ведь… бредовая теория. Безумная. Но с другой стороны если посмотреть… с дедом он встречался и раньше. Высший свет не так и велик. Холодные приветствия. Вежливые беседы ни о чем. И острое ощущение, что он, Чарльз, самим фактом своего существования ставит хороших людей в неудобное положение. Кузины. Кузены.
То же самое.
Знакомые имена – никто не избавлял Чарльза от необходимости изучать родовое древо – и незнакомые люди. А тут вдруг письмо.
Приглашение.
Ему.
Матушка… Матушка обижена. Возможно тем, что пригласили лишь Чарльза, сделав вид, будто бы её, леди Диксон, не существует. А может, тем, что о Чарльзе вспомнили. Но она переступает через обиду.
– Съезди. Все-таки родня.
…и Августу не позвали. Почему?
Но он поехал. Родовое поместье оставило странное впечатление. Роскошное, огромное, оно пугало этой неуместной помпезностью, средь которой Чарльз потерялся.
Ненадолго.
Торжественный обед и еще более торжественный ужин, на котором он ощущал себя главным блюдом. Взгляд деда. Холодное выражение лица его. И снова разговоры.
О погоде.
Политике.
О том, что донельзя глупая это затея – пакт о правах малых рас. И ни к чему хорошему он не приведет. Смех кузин. Дворцовые сплетни. Ощущение его, Чарльза, лишности в этом доме, в этой семье.
Отъезд.
Его не пытались задержать, уговорить остаться. И впечатление от поездки осталось престранное. Может, он и попытался бы понять, что не так.
Потом.
Но пропала Августа и стало…
– Откуда у тебя деньги? – Милли натянула одеяло повыше. – Ну, они у тебя есть. Это видно. Но ты говоришь, что отец был простым лейтенантом, матушку из семьи выпнули.
Звучало донельзя грубо.
– Повезло, - Чарльз подумал, стоит ли намекнуть, что далеко не все вопросы уместны, или это лишнее? В конце концов, на Западе правила другие. А вот до Востока еще дожить надобно. – На самом деле повезло. Сперва. Матушка получила в числе прочего старую ферму где-то в пустыне.
– А у вас тоже пустыни есть?
Все-таки Милисента еще ребенок. Взрослый, с револьвером и оглушающей силой, но все равно ребенок.
– Есть. Хотя и не такие, как у вас. Там… даже не столько пустыня, скорее полупустыня. Но точно ничего не растет. Думаю, земли эти ей выдали назло. Ну и в исполнение завещания моего… прадеда, получается. Да, прадеда. Не выделить земли они не могли.