Дикий фраер
Шрифт:
– Сматываться нужно, шеф. Слишком шустрая эта крыса. Удрать хочет, тут и к гадалке не ходи.
– А мы ей пыл сейчас немножечко охладим, – пообещал Черныш, лавируя с Элькой между снующими в разных направлениях людьми. – Она у нас шелковая станет. Тихая и смирная, как овечка.
Они свернули в закуток за газетным киоском, где не было никого, кроме прикорнувшего на полу мужчины без обуви и носков, но зато с пустой водочной бутылкой в руке. С обложек журналов и газет на пришедших дружно уставились четыре Владимира Путина, три киноактера с незапоминающимися фамилиями, две Аллы Пугачевой (с Филей и без),
«Я ХОЧУ ВИДЕТЬ РОССИЮ ВЕЛИКОЙ ДЕРЖАВОЙ» – это высказывание было набрано таким крупным шрифтом, что сразу бросилось Эльке в глаза, но она так и не успела определить, кому именно из пестрой компании оно принадлежит.
Черныш завладел ее правой рукой, отделил мизинец от остальных пальцев и предупредил:
– Сейчас я сделаю тебе больно, но это пройдет. А вот если закричишь, останешься инвалидом на всю жизнь!
Щелк! Ее мизинец круто выгнулся вверх, да так и остался торчать деликатно оттопыренным. Совершенно потрясенная случившимся, Элька даже не успела испугаться как следует, а ощутила сразу боль, от которой вокруг нее произошло кратковременное затемнение.
– Вы сломали мне палец! – произнесла она сдавленно. Громче не получилось – расторопный Стас вовремя прихватил ей горло пятерней.
– Тоже мне открытие! – насмешливо сказал Черныш, откровенно любуясь болезненной гримасой на Элькином лице. – Конечно, сломал. И это только начало. – Он взялся за безымянный палец.
– За что?
– За резвость. За излишнюю общительность.
– И вообще! – значительно вставил Стас.
– Я больше не буду, – пообещала Элька, жмуря глаза все сильнее по мере того, как Черныш выгибал ее палец вверх.
– Конечно, не будешь, – согласился он. – Когда человеку становится больно, он в корне меняется. Проверено практикой.
– Вот сейчас возьму и брякнусь в обморок. – Элька пыталась бодриться. – Ищите тогда сами нужную ячей…
Щелк! Второй сустав уступил нажиму Черныша, и обещанный обморок действительно случился, но длился он недолго и прошел в вертикальном положении, потому что Эльке не позволили опуститься на пол. Она беззвучно заплакала.
– Кстати, насчет ячейки, – невозмутимо сказал Черныш, когда увидел по Элькиным глазам, что она в состоянии воспринимать его слова. – Ты ведь нам соврала, признайся! – Он на ощупь отыскал ее средний палец и сжал в кулаке.
– Соврала, – прошептала Элька. Ей ужасно хотелось поникнуть головой, но пятерня Стаса по-прежнему держала ее за горло, упираясь в подбородок.
Это был конец. Даже зная, что наградой за откровенность будет смерть, она не находила в себе сил противостоять пыткам и уже готова была везти своих мучителей к настоящему тайнику.
– Я раскусил тебя сразу, – похвастался Черныш. – Никакой шифровки в телефонной кабине нет, верно?
– Верно.
– А номер ячейки и код ты знаешь наизусть, так?
– Так, – сказала Элька, торопясь избежать третьего перелома.
– Вот и веди нас туда, вместо того чтобы морочить нам головы…
– И яйца! – с удовольствием добавил Стас.
– Да, и яйца, – согласился Черныш.
Это были его последние вразумительные слова, потому что короткой передышки, которую получила
Как только Стас оставил в покое Элькино горло, намереваясь пристроиться за ее спиной, она пронзительно завопила и изо всех сил толкнула его на газетный киоск. Ее вопль был настолько интенсивным, что даже бывалый Черныш с его грозным удостоверением оторопел, как сопливый новобранец, впервые услышавший душераздирающий визг мины над головой.
Разбитое стекло еще не успело осыпаться всеми своими осколками на застрявшего в витрине Стаса и только-только затеяло перезвон на полу, а Элька уже метнулась прочь, продолжая верещать, как перемкнутая автомобильная сирена.
Одни люди испуганно расступались, другие застывали столбами, а навстречу бегущей девушке в белой шубке и преследующему ее мужчине в распахнутом буром пальто катилось целое камуфлированное воинство, поднятое по тревоге на борьбу с терроризмом.
Основные силы спецназовцы бросили против бурого пальто, трусливо повернувшего вспять, и присоединившейся к нему серой кожанке пилотского покроя, над которой маячила порядком окровавленная голова. Этих двоих уложили на пол без единого выстрела, и они еще долго дергались под градом ударов, которыми спецназовцы снимали с себя стресс.
Лишь двое бойцов вели преследование приметной белой шубки, принадлежащей, по оперативным данным, заложнице, сумевшей предупредить милицию о готовящемся взрыве. Шубка оказалась не только героическая, но и на удивление проворная. Лавируя между встречными-поперечными, там и сям белея одиноким парусом среди взбудораженной толпы, она успела выскочить на перрон и даже едва не нырнула под стоящий вагон поезда Курганск—Адлер. Но на открытом пространстве спецназовцы сумели продемонстрировать отличную физическую и боевую подготовку, перехватив шубку и прижав ее к грязному асфальту сразу двумя бронежилетами и трехэтажными матами.
Выяснилось, правда, что под дорогим песцовым мехом скрывалась никакая не заложница, а чумазый цыганский подросток, притворявшийся, что он ни слова не понимает по-русски.
Пока происходила вся эта суматоха, на привокзальную площадь быстрым шагом вышла высокая девушка в узких голубых джинсах и пушистом свитере, надетом явно не по сезону. Обратившись к первому попавшемуся извозчику, она попросила отвезти ее на заброшенную овощную базу в другом конце города, честно предупредив, что рассчитаться сможет только натурой.
Это водителя вполне устроило, как не смутило его ни явно зареванное лицо девушки, ни ее травмированная рука. А на то, что, когда машина тронулась с места, она пробормотала себе под нос: «Гуд-бай, Петя-Петушок», ему вообще было наплевать.
Глава 25
У каждой эры свои химеры
Петр понятия не имел, что происходит в большом мире, каков курс доллара на дворе и с каким счетом сыграл «Спартак» с «Локомотивом». Даже сегодняшнюю дату он не сумел бы назвать с приблизительной точностью. Когда исчезла Элька? Вчера? Позавчера? Петр не знал. Время потеряло для него всякий смысл. Реальными были лишь голод, жажда и боль, которые он испытывал в подвале.