Дикий фраер
Шрифт:
– Кол? – Черныш не придумал ничего умнее, чем снова затеять свои глубокомысленные переспрашивания.
– Ты ко мне эхом нанимался? – заревел Мамонтов так, что тут же начал задыхаться. – Попугаем арой? Говорящим какаду?.. Нет?.. Тогда бросай свою идиотскую манеру отвечать вопросами на вопрос!..
– Понято, Александр Викторович, – заторопился проштрафившийся Черныш. – Все будет сделано.
– Слава богу, – запыхтел Мамонтов, тяжело отдуваясь.
Когда он вновь нашел взглядом Эльку, ей захотелось накрыться шинелью с головой. Тот, кто выдумал байку про добродушный нрав толстяков, явно
– Тебя как зовут?
Она вздрогнула, сообразив, что вопрос и мрачный взгляд адресованы лично ей, но взяла себя в руки и даже изобразила слабую улыбку:
– Я Эля… Элька.
– Имя какое-то козье! – поморщился Мамонтов.
Сохраняя на лице полуулыбку, она пожала плечами, едва не потеряв при этом наброшенную шинель:
– Можно звать меня Элеонорой.
– Еще чего! – Мамонтов фыркнул так, что по помещению прогулялся слабый ветерок. – Элеонора какая выискалась! Клеопатра губернского масштаба!
Черныш смешливо захрюкал. Петр предостерегающе бряцнул своими наручниками. Элька погасила улыбку и повернулась к жирному собеседнику в профиль – так было удобнее продемонстрировать возмущенно задранный нос.
– Мордаху не вороти! – посоветовал Мамонтов, тяжело поднимаясь со скамейки. Подойдя к пленнице вплотную, он навис над ней всей своей тушей. Когда он продолжил свою тираду, Эльке показалось, что голос доносится до нее из гулкой бочки. – Сейчас ты пойдешь со мной, побеседуем немного. Твой заступник пока что останется здесь… Черныш! – окликнул Мамонтов подручного, повысив голос. – Отстегнешь парня, закроешь и забудешь о его существовании до особого распоряжения. Уразумел? Только не вздумай опять переспрашивать, а не то я вместо тебя волнистого попугайчика заведу. Представляешь, насколько сократятся мои расходы?
Вскоре Элька была освобождена от наручников, цепко прихвачена мамонтовской лапищей за волосы и буквально выволочена из камеры в коридор. Поскольку вдеть руки в рукава шинели она не успела, а лишь кое-как набросила на плечи, все десять ее пальцев были заняты придерживанием расходящихся суконных пол, а мысли – поисками тех аргументов, которые должны были подарить ей спасение и свободу.
– Больно, наверное? – спросил Мамонтов с любопытством, направляя спутницу к лестнице, ведущей наверх. Каждый новый поворот сопровождался очередным рывком за спутанные пряди волос.
– Да уж не щекотно!
– Терпи, коза, а то мамой будешь! Ха! Ха!..
«Сам козел!» – эта достойная отповедь так и просилась на Элькин язык, но был не самый удобный момент для того, чтобы давать ему волю.
– Отпустите, я не собираюсь удирать, – сказала она как можно более убедительным тоном. – Мне просто нужно переговорить с вами наедине.
– Переговоришь, – пообещал Мамонтов. – А насчет того, что я тебя отпущу, рано загадывать.
Он уже тащил Эльку через огромный холл, вынуждая ее передвигаться в полусогнутом положении. Уж слишком рослой она
– Вставай! – Мамонтов брезгливо стряхнул с ладони оставшиеся на ней тонкие пряди волос и ухватил Эльку за воротник.
– Нога, – пожаловалась она.
– Если что-то серьезное, ампутируем, – пообещал Мамонтов.
Кажется, он в очередной раз попытался захохотать, но одышка помешала ему. Поэтому он просто двинулся наверх, волоча за собой шинель вместе с неуклюже барахтающейся Элькой.
– Что ты так цепляешься за свою половую тряпку? – пропыхтел он на ходу.
Элька, умудрившаяся не только подняться на ноги, но и сохранить на теле грубую накидку, сердито ответила:
– Не голой же мне вышагивать!
– Ты прежде всего не голая, а грязная! – нравоучительно заметил Мамонтов. – Чем ты занималась в этом вшивом бомжатнике?
– Тем же, чем и здесь. На привязи сидела.
– Доить тебя собирались, что ли? – шутку завершил надсадный кашель, отдаленно напоминающий смех.
– Резать! – уточнила Элька. – А потом пустить на шашлык!
– Ну?! – поразился Мамонтов. – Не перевелись, значит, людоеды на земле русской?
Преодолев лестницу, Мамонтов приостановился, отдуваясь.
– За муки земные тебе на том свете воздастся. А сейчас помоешься, и тебе дадут чистые шмотки, чтобы переоделась. Потом уже побеседуем. Вперед!
Сопя как допотопный паровоз, он опять повлек Эльку за собой, и, уловив в воздухе шлейф перегара, тянувшийся за мучителем, она немного успокоилась. Оказывается, Мамонтов был просто-напросто пьян, и в этом случае его глумливая жестокость относилась не к Эльке конкретно, а к человечеству в целом. Нужно было лишь не раздражать его понапрасну, а плести нить собственной интриги.
Ванная комната потрясла ее воображение. Она замерла на пороге, вбирая в себя весь блеск и сияние, разом бросившиеся ей в глаза, а прозрачный чан, напоминающий очертаниями створку исполинской раковины, и вовсе ошеломил ее до полного онемения.
– Нравится усыпальница? – внезапно посуровевший голос Мамонтова вывел ее из созерцательного транса.
– Усыпальница?
– Еще одна тупица взялась на мою голову! – обозлился Мамонтов. – Вы что, сговорились сегодня переспрашивать?
Элька предпочла промолчать, чтобы не вызвать еще большее раздражение слонопотама, для тучных телес которого, наверное, и была установлена эта чудо-ванна.
Только теперь, очутившись в этом храме сантехники, Элька по-настоящему осознала, до чего она грязна, жалка, голодна и неприглядна. Чувствуя себя распоследней уличной шавкой, она потупила взор и спросила:
– Как наполнять эту лохань?
– Обойдешься, – отрезал Мамонтов. – Хватит с тебя и душа.
– Хорошо, – покорно сказала Элька и направилась к овальной кабине.
Шансов остаться невидимой в этом пластиковом сооружении у нее было не больше, чем у рыбки в аквариуме, однако, когда она уронила шинель на пол и обернулась, Мамонтов уже направлялся к выходу.