Дикий фраер

Донской Сергей Георгиевич

– Что «это самое»? – невинно осведомилась Элька, хотя сдержать нервный смех становилось все труднее.

– Ну… – Петр помялся, подыскивая подходящее выражение, ничего путного не придумал, ужасно побагровел и перешел на язык жестов.

Когда его здоровенная ладонь изобразила нечто похожее на норку, а указательный палец другой руки пару раз нырнул в отверстие, Эльке сразу вспомнилось детство, причем дошкольное. Не сдержавшись, она все-таки расхохоталась во весь голос, запрокинув голову назад так резко, что ударилась

затылком о спинку скамейки.

– Очень смешно! – буркнул Петр, отвернувшись.

– Дурачок, – сказала Элька, когда короткая истерика прошла. – Да что он может с таким брюхом? У него же зеркальная болезнь!

– Это как? – Нижняя челюсть Петра чуть не отвалилась от удивления.

Насмешливо прищурившись, Элька предложила:

– Представь, что ты собираешься помочиться… Представил? А перед тобой торчит такое пузо, что ты ничего ниже него не видишь. Как станешь искать свой перец? С помощью зеркала, дурачок!

– Дурачок, дурачок, – передразнил Петр, ничуть не развеселившийся от Элькиной шутки. – Заладила… У меня, между прочим, по географии всегда пятерка была. И по военной подготовке тоже…

– За что тебя и люблю, – сказала Элька, раскинув руки на спинке скамьи на манер лебединых крыльев.

– Ага, любишь, как же! У Кости на квартире ты что делала? Думаешь, я ничего не видел?

– Я в монахини не записывалась, – осадила его Элька, сделав надменное лицо. – Ты кто такой, чтобы за моей нравственностью следить? Муж мой? Жених?

Петр думал-думал, а потом брякнул со всей отчаянностью, на которую был способен:

– Может, и жених.

– На-а-адо же! – Элька произнесла эту фразу чуть ли не нараспев. – А как же Костя? Не ревнуешь?

Вопрос поставил Петра в тупик, но ненадолго. Собрав волю в кулак, он изобразил на лице полнейшее равнодушие и заявил:

– Меня не колышет, кто тебя трахал раньше. Вот!

– Так никто меня и не трахал, милый. – На этот раз Элька прищурилась так сильно, что вряд ли видела перед собой собеседника. – Я сама трахаю кого хочу.

– А? – Петр не поверил своим ушам, потому что ему никогда в голову не приходило, что такое возможно.

– Бэ! – передразнила Элька, высунув язык. – Сомневаешься? Так иди сюда. Я тебе покажу, как это делается.

Петр так бы и стоял на месте истуканом, если бы рука Эльки не ухватила его за карман штанов, привлекая поближе. Затем в ход пошла вторая ее рука, отыскавшая отверстие, тоже напоминающее карман, но только дырявый, сквозной.

Как только это произошло, Петру сразу захотелось сказать что-нибудь приличествующее моменту. Про любовь, конечно. Про то, как он скучал по Эльке. Про свое нежелание расставаться с ней хотя бы на минуту. Но она опередила его, усадила рядом и прошептала, касаясь его уха влажными губами:

– Ничего не хочу слышать… Ничего не хочу знать… Ты мой, и этого с меня достаточно…

Мурашки

разбежались по всему телу Петра, холодные, щекочущие, стремительные. Он плохо помнил, что произошло дальше. Как получилось, что они оба оказались совсем голыми, прижимаясь друг к другу на жесткой скамейке? Почему Элька все же очутилась сверху, если он сам собирался опрокинуть ее на лопатки? Откуда у него взялись силы сдерживаться так долго, тогда как каждое прикосновение этой чудесной женщины пронзало его от макушки до пят, подобно электрическому разряду?

– Уф-ф! – вот и все, что сумел он произнести, когда наваждение закончилось.

– Мяу! – игриво откликнулась Элька, вовсе не выглядевшая такой обессиленной, как он сам. – Мур-мур! – Ее коготки прошлись по его тяжело вздымающейся груди.

Петр подумал, что теперь пора высвободиться из ее объятий и передохнуть немного, но с удивлением обнаружил, что ему вовсе не хочется этого делать. Вот когда он по-настоящему понял, что такое любовь. Она длится ровно столько, сколько сохраняется желание прижиматься друг к другу. Пока это желание сильнее голода и сна. Пока существует вера в то, что подобное мгновение возможно растянуть на целую вечность.

– Элька, – прошептал он и, не в силах вспомнить что-либо еще, кроме ее имени, повторил на вздохе: – Элечка!

– Что? Что? – Она покрыла его лоб и щеки быстрыми поцелуями.

«Как что?» – изумился Петр и повторил:

– Элька…

Ощущение у него при этом возникло такое, как в далеком детстве, когда подвыпивший батя впервые угостил его мороженым. Дивное имя хотелось без конца смаковать, осторожно пробовать его кончиком языка и не давать ему растаять.

– Ты и в самом деле задумал на мне жениться? – спросила она, уткнувшись носом в его плечо.

– Ага, – подтвердил Петр, разомлев почище любого кота на солнышке.

– А приданое будет? – вкрадчиво спросила Элька.

– Приданое?

– Оно самое. Чемоданчик с деньгами, помнишь?

– Без проблем, – облегченно ответил Петр, который не на шутку напрягся, когда не понял суть предыдущего вопроса. – Я ведь его все-таки нашел. И спрятал. Теперь мы с тобой настоящие богачи, Элька.

– Сначала надо выбраться отсюда, – резонно заметила она, осторожно размыкая его руки и вставая.

– Выберемся, – пообещал Петр. – Небось не в Освенциме каком-нибудь.

– У тебя есть план? – Отыскав в ворохе одежды его футболку, Элька бесцеремонно провела ею между ногами и швырнула обратно.

– Плана пока нет, – неохотно признался Петр, проводив свою футболку пристальным взглядом. То, как обошлась с ней Элька, его слегка покоробило. Но потом он подумал, что тряпка, она и есть тряпка, их теперь миллион можно накупить, а Элька – одна.

– А у меня он есть, – бодро заявила она, начав одеваться.