Диктатор

Марченко Анатолий Тимофеевич

Вот и Лялин переулок. Кажется, здесь совсем ничего не изменилось. Сейчас, еще минута, другая, и она, преодолев ступеньки лестницы, по которым еще недавно взбегала одним махом, увидит их, таких родных, таких любимых ею людей, самых дорогих на всем белом свете…

— Подождите в машине, я справлюсь,— сказал сопровождающий, швырнув на тротуар недокуренную папиросу. Он был раздражен то ли оттого, что принужден исполнять столь несерьезную в его положению миссию, то ли оттого, что не успел выкурить свою папиросу.

Вернулся он быстро.

— Ваш муж пошел за дочерью в школу,— еще раздраженнее буркнул он.—

Я должен передать вас мужу.

«Видимо, так распорядился Берия,— подумала Лариса.— Вручить меня Андрею, чтобы с этой минуты муж отвечал за меня… Боже мой, моя доченька, моя Женечка уже школьница!»

— Простите,— обратилась Лариса к сопровождающему,— какое сегодня число?

— Первое сентября,— удивленно ответил он и посмотрел на Ларису как на дурочку.

«Первый звонок, первый урок! Тебе же говорил Берия! Какое событие для моей Женьки!»

Школа была неподалеку, и возле ее подъезда Лариса сразу же увидела Андрея. Уроки, видимо, еще не кончились, и он стоял, глубоко задумавшись, одетый в плащ и с кепкой на голове. Он бросил мимолетный взгляд на подъехавшую «эмку» и отвернулся, глядя, как на уже опавшем клене трепещет на ветру одинокий золотисто-багряный листок.

Лариса во все глаза смотрела на то, как сопровождающий быстрым, по-военному четким шагом подошел к Андрею и показал ему вынутый из нагрудного кармана документ. Андрей побледнел и отшатнулся, вероятно подумав о том, что его хотят арестовать. Сопровождающий кивнул бритой головой на стоявшую поблизости машину и что-то сказал. Андрей недоверчиво пошел вслед за ним.

Сопровождающий распахнул дверцу, и Андрей, наклонившись, увидел Ларису, чувствуя, как холодеет его сердце точно так же, как тогда, когда Ларису уводили от него в проклятый первомайский день. Лариса вышла из машины и упала Андрею на грудь.

— Моя миссия закончена,— сухо сказал сопровождающий.— Обо всем вы предупреждены. Я не прощаюсь.

Он вскочил в машину, и она тотчас же, взревев мотором, скрылась за углом школы.

— Неужели это ты? Неужели ты? — задыхаясь от счастья, он повторял и повторял свой странный вопрос.— Это ты?

— Я, это я.— Лариса боялась, что потеряет сознание и Андрею придется нести ее на руках.

И в этот момент раздалась заливчато-радостная трель школьного звонка.

— Пойдем, скорее! — возбужденно воскликнул Андрей.— Сейчас выйдет Женечка!

Андрей обнял Ларису за худые плечи и повел к дверям школы. Из них уже вырывались с хохотом, визгом и криками стайки мальчишек и девчонок с черными ученическими портфельчиками в руках. Детей было много, казалось, они бесконечно будут выбегать из дверей, но Лариса и в этом сумасшедшем потоке сразу же приметила свою Женю, едва она только показалась на крыльце. Она кинулась к ней порывисто и стремительно. Женя не успела опомниться, как уже оказалась в руках незнакомой, как ей показалось в первый момент, женщины, и, испугавшись этого, попыталась вырваться. Но Лариса прижимала ее к своему телу все крепче и крепче: теперь никакие силы не смогли бы их разъединить.

— Любименькая моя, родненькая моя, счастье мое, солнышко мое! — тихонько причитая, повторяла она все ласковые слова, какие только знала, повторяла как в бреду, как заклинание.

Подойдя к Андрею, Лариса опустила Женю на землю, и та сразу же дико вскрикнула, боясь ошибиться

в своей догадке:

— Мамочка! Мамуленька! Ты вернулась?!

— Да, да, вернулась, вернулась…

И ощутила страшную тоску в душе: вернулась, но только на три дня…

Андрей и Лариса стояли обнявшись, не двигаясь с места, стояли, боясь выпустить друг друга из этих нечеловеческих крепких объятий, стояли как и тогда, на платформе Курского вокзала вьюжным декабрем двадцать девятого года. С двух сторон их обтекали стайки ребят, не очень-то спешивших домой из школы.

Все было сейчас, как тогда, в двадцать девятом, только теперь они стояли уже не вдвоем, а втроем.

— Жизнь покатилась в пропасть…— Слова, которые произнесла Лариса, прозвучали как прощание с жизнью, хотя глаза ее были при этом странно сухими.

— Нет, нет, не говори так,— ужасаясь тому, что она сказала, Андрей легонько прижал ладошкой ее губы.— Мы еще поживем! Мы же еще не старики. Тебе нет и сорока, а мне чуточку больше.

— Пролетела жизнь, Андрюша,— печально возразила Лариса.— Все, что было светлого, поглощено тьмой. Муками… Страданиями… Разлуками… А теперь все рушится этой проклятой войной…

— Мамочка! — изо всех сил приподнимаясь на цыпочках, чтобы дотянуться до ее лица, воскликнула Женя, и в больших зеленоватых глазах ее было столько мольбы, что Лариса прервала себя на полуслове.— А я? Ты забыла, что у тебя есть я!

Лариса порывисто обняла Женю, взяла ее на руки, как брала тогда, когда она была еще совсем малышкой.

— Как ты выросла, какая ты у меня уже взрослая! — Борясь со слезами и спазмами, душившими сейчас ее горло, она целовала и целовала Женю, как целуют детей, когда прощаются с ними навсегда.— Конечно, ты есть у меня! Есть! И потому надо жить и жить — и мне и папе…

Она задохнулась от слез и потому уже не могла говорить.

— Мамочка, ты совсем зацеловала меня,— засмеялась Женя.— А когда целуют, надо не плакать, а радоваться!

— Пошли домой.— Андрей не выносил женского плача,— Не надо плакать, Ларочка. Мы же опять вместе.

— Да, конечно, конечно, пошли,— постепенно успокаиваясь, сказала Лариса.— Неужели мы и взаправду пойдем домой? Я даже отвыкла от этого слова — «дом»!

Первой их встретила Берта Борисовна. Вначале она оторопело смотрела на Ларису, пребывая в скоротечном шоке, и тут же вскрикнула так громко и отчаянно, будто ее укусила змея:

— Нет, я отказываюсь верить, я вас умоляю! Ларочка, душечка, вы, случаем, не с того света? Сейчас у меня будет инфаркт!

Она бросилась к Ларисе, и они жарко обнялись.

— Сейчас я не задам вам ни одного вопроса, хотите верьте, хотите нет,-торжественно пообещала Берта Борисовна.— Что, я не знаю, откуда вы приехали? Я все прекрасно знаю и рада за вас, как за свою родную сестру. Вам надо прийти в себя, и я наберусь-таки терпения, чтобы вас не тревожить своим любопытством. Главное, что вы здесь, вы дома, вы жива и здорова, а все остальное — чепуха на постном масле! Господи, это же праздник для всех нас, что вы вернулись! — Она немного передохнула, с трудом сдерживая поток восклицаний.— А какая лапочка у вас дочурка! Ну-ка, Женечка, разве я не говорила тебе, что мамочка обязательно вернется? А ваш муж! Боже, как он страдал! Жаль, что у нас до сих пор нет своего советского Шекспира!