Диктиона. Пламя свободы
Шрифт:
— Он нашёл! — выдохнул алкорец.
— Что? — равнодушно спросил Авсур, и тут Сёрмон оттолкнул в сторону его бластер и вцепился левой рукой в левую руку Авсура. Тот сразу же понял, в чём дело и попытался вырвать пальцы и уклониться, но Сёрмон лёгким движением заставил его распрямить кисть, их пальцы переплелись сами собой, ладони соприкоснулись и тут же тесно прижались одна к другой. Авсур попытался хотя бы отвести взгляд, но изумрудно-золотые огни, заплясавшие в прозрачных глазах Сёрмона, заворожили его. Он почувствовал леденящийужас и беспомощность, дрожь пробежала по коже. Он успел подумать о тех, кто находится здесь, друзьях и врагах, о тех, кто проходил сейчас под стенами дворца, направляясь к месту военных действий. И тут филин камнем обрушился
И Проклятый Демон вырвался на свободу. Он взвился вверх: хрупкое тонкое тело не то мужчины, не то женщины, облачённое во что-то мерцающе-чёрное. Его взлохмаченные космы, состоявшие из спутанных чёрных и рыжих локонов развивал невидимый ветер, раскосые зелёные глаза горели безумием, а из ухмыляющегося рта торчали тонкие и прозрачные как лёд игловидные зубы. Безумно захохотав, демон промчался по залу, и вокруг него заклубилась тьма, он рванулся вверх и, пробив купол, вылетел наружу, а в зале повисла тяжёлая тишина, потому что живых в нём не осталось.
Те, кто видел в ту ночь дворец издалека, говорили потом, что над ним вдруг заклубились неизвестно откуда взявшиеся чёрные тучи, внутри которых полыхало багровое адское пламя. Из туч вырывались синие молнии и били по крышам домов, отчего те лопались с сухим треском. Деревья вспыхивали как свечи и горели жутким синеватым пламенем, быстро обращаясь в прах. Призрачные смерчи гуляли вокруг, обхватывая и кружа в смертельном танце всё, что попадалось на пути: вещи, людей, тяжёлые машины… Огромные планетарные вездеходы они крушили на мелкие частички с такой лёгкостью, словно это были спичечные коробки. В одно мгновение дворец и Королевская площадь превратились в жуткий театр мистического кошмара. Там вспыхивали неестественные огни, безумно завывали ветры, и прочное превращалось в хрупкое. Камни перемалывались в песок, а люди оказывались разорванными на тысячи мелких клочков и разнесенными по руинам. И посреди всего этого прыгала с места на место крохотная хрупкая фигурка, чей резкий безумный хохот разносился во все концы. Она была почти невидима посреди созданной ею фантасмагории, но именно вокруг неё закручивались смерчи, над ней клубились тучи, и по её движению летели отовсюду синие молнии. Её ломаный и неестественный танец перемещался по кругу, захватывая всё больше и больше на своём пути. Перестрелка вдали стихла, словно все прислушивались к тому, что творилось здесь, в сердце столицы. А затем кругом тоскливо завыли собаки, и где-то за стенами этот вой подхватили волчьи стаи.
И тут хохот смолк. Перепрыгнув на крышу Храма, демон дрогнул и припал на колено. Древние плиты под ним затрещали и провалились. И он канул, исчезнув с глаз, а за ним пропали и тучи, угасли молнии, рассеялись смерчи, и синее пламя редких пожаров пожелтело и приняло обычный оранжевый цвет. Тишина нависла над королевским городом Дикта. Мёртвая тишина охватила вымерший дворец и руины вокруг него. Огромная площадь превратилась в кладбище для машин и людей, пришедших, чтоб захватить этот мир.
А под сводами Храма раздавался надсадный, режущий барабанные перепонки визг. Демон катался по полу среди тлеющих обломков, извиваясь в смертельных судорогах, и воздух вокруг него искрился и трещал от разрядов электричества. Он отчаянно боролся за свою жизнь, но бороться приходилось не с тем, что было вне его, и чего он не боялся. Угроза была внутри, и она разрывала его тощее ломкое тело, потому что тот, кто был частью его, заявлял права на себя, он требовал, взламывая оболочку чуждого тела. Он стремился расправить плечи и стать собой. И ему было наплевать на все силы ада. Он жаждал свободы и мог смести на своём пути целое воинство демонов.
— Проклятие! — низкий визг осел и перешёл в вопль ярости, от которого отделился
И демон распался. Истерзанный, почти обезумевший от боли Авсур оторвался от безжизненного тела Сёрмона и в ярости запустил в ближайшую стену комком перьев, в который превратился филин. Он встал на четвереньки и, хрипло дыша, осмотрелся по сторонам. Вокруг было тихо, а над головой в проломе потолка сияли звёзды. Всё кончилось, и тело быстро затягивало внутренние разрывы и растяжения, кости и суставы противно пощелкивали, но боль уходила. Кожа была мокрой от пота, а глаза застилал бессильный гнев. Авсур тряхнул головой, чтоб избавиться от шума в ушах, и тут услышал стон.
Сёрмон судорожно выгнулся, и его стон перешёл в низкий хрип, похожий на рычание.
— Мерзавец! — зашипел Авсур и бросился на него.
В одно мгновение оседлав обессиленного алкорца, он вцепился ему в плечи и, приподняв, что есть силы ударил его об пол. Сёрмон охнул и открыл глаза.
— Он нашёл… — прохрипел он. — Это последний раз, Рен, я клянусь.
— Ты, ублюдок! — рычал Авсур. — Ты знаешь, сколько людей мы перебили? Своих же людей!
— Не мы, он! — возразил Сёрмон. — И у нас нет своих. Мы — изгои.
— Удобная позиция… — процедил Авсур и, снова швырнув Сёрмона на пол, поднялся и отошёл. Он нагнулся к филину и дёрнул его за крыло. Птица вздрогнула и затрепыхалась, и ему стоило определённых усилий, чтоб не свернуть ей шею.
— Ты опять не убил меня… — засмеялся Сёрмон, и его смех перешёл в кашель. — Сколько это продолжалось?
— Достаточно, чтоб я чувствовал себя навеки проклятым, — ответил Авсур.
— Мы оба чувствуем себя так, братец… Мы разрушили всё на этой планете?
— Нет. Гораздо меньше. Но слишком много народу оказалось в ненадлежащее время в ненадлежащем месте.
Он швырнул филина Сёрмону, и тот поспешно подхватил его и прижал к себе, как ребёнок прижимает замёрзшего котенка.
— Почему же он угомонился? — пробормотал задумчиво алкорец. — Он же никогда не останавливался, пока было что крушить…
— Мне кажется, я остановил его, — неуверенно произнёс Авсур.
— Ты? — Сёрмон недоверчиво взглянул на него. — Как это может быть? Ты можешь контролировать его?
— Я слишком сильно его ненавижу, и я никогда не умел быть рабом
— Конечно… — неопределённо кивая, пробормотал алкорец. — А где мы?
— Не знаю… — ответил Авсур. — Но если мы хотим смыться, то сейчас самое время сделать это, пока все не очухались.
— Нужно найти Рахута.
— Тем более стоит поторопиться.
И не взглянув на Сёрмона, Авсур пошёл куда-то по широкому проходу, уходящему во тьму. Со стоном алкорец поднялся на ноги и поплёлся следом, прижимая к груди всё ещё судорожно вздрагивающую птицу.
После битвы
I
Рано утром король Дикта в сопровождении свиты въехал в свою разорённую столицу. Мы ехали по Королевской дороге, и лошади осторожно ступали по разбитым плитам, засыпанным мелкими осколками янтаря. Некоторые дома, стоящие вдоль нашего пути, были повреждены, их стены покрыты трещинами, окна выбиты, двери сорваны. Узенькие улочки были завалены мусором и какими-то предметами, использовавшимися для сооружения баррикад. Кое-где всё ещё чадили обломки взорванных машин. Горожане со спокойной деловитостью разбирали завалы, вытаскивали тела погибших и складывали их на телеги, своих на одни, захватчиков — на другие. Первые они везли в сторону Храма, вторые — к выходу из города.
Кибелл мрачно смотрел по сторонам, не издавая ни звука. Энгас, ехавший по правую сторону от него, внимательно оглядывался вокруг, и то и дело знаком подзывал кого-нибудь из молодых рыцарей и оруженосцев, чтоб отдать ему приказ.
— Ужасные потери… — услышала я за спиной голос Тахо. — Сколько народу перебили и ради чего?
— Могло быть ещё хуже, — тихо вздохнул Кирс. — Наши потери не так велики по сравнению с потерями противника. А дома… Не пройдёт и года, как всё будет восстановлено. Сколько уж раз такое бывало.