Дилетант
Шрифт:
— Да что там обаяние, блин, — махнул рукой Кукишев. — Не замаскируешься. Меня в городе и области хорошо знают. Какой я тигр. Кто поверит-то?
— Поверят! — убежденно воскликнул Анвар. — Надо только немного подкорректировать ваш образ. А как много значат мелочи! Вас увидит электорат в незнакомом имидже за неделю до выборов — более спокойного, более предсказуемого — и это может сработать.
— Ладно. Понял. Учту, — кивнул Кукишев. — Что еще?
— Еще? — Анвар заметно приободрился. Полковник-зверь вроде бы начинал прислушиваться к его советам. Дело двигалось. — Хватит сражаться
— Так ведь Россию губят, — неожиданно тихо и проникновенно ответил полковник. — А я русский патриот!
— Ну и пожалуйста. Ничего с вашей Россией не случится, — авторитетно заявил Хайбуллин. — Кто ее только не губит, и практически никакого результата. Поэтому с сегодняшнего дня, очень вас прошу, воздержитесь от резких высказываний.
— Не обещаю, — с долей самокритичности заметил Кукишев. — У меня не получится.
— Надо стараться. Согласен, ваша экспрессия, напор, горячность могут сыграть положительную роль. Тут от метода непосредственного внушения мы можем перейти к методу заражения. Вы, конечно, не знаете, но существуют четыре метода пропагандистской работы — убеждение, внушение, заражение, подражание. Вы способны заразить аудиторию своим настроением, чувствами и эмоциями, это очевидный плюс. Но, повторяю, хватит говорить гадости в мегафон, Хватит!
Анвар опять сбивался на менторский тон. И Кукишев вскоре должен был возмутиться.
— Я вам объясню одну вещь, она вас заинтересует. Понимаете ли, принятие сознанием внушающего воздействия оказывается вероятным, если его содержание согласуется с нормами группы, которой адресуется информация.
— Чего? — удивился полковник.
— Ну, если на пальцах, своими яростными речами вы отсекаете ту часть избирателей, которые вам бы симпатизировали, если бы их не пугали ваши жуткие публичные заявления.
— Не понял! А что же они мне не симпатизируют?
— Из-за ваших жутких публичных заявлений, — терпеливо повторил Анвар.
Но полковник не был так прост, макароны на его уши укладывались с трудом.
— Ладно, не гони, — грубо сказал он, — Послушал я тебя немного, и хватит. Даже если я завтра начну исполнять па-де-труа в белых колготках или на свои деньги приглашу в Шлимовск Пугачеву — поклонников у меня не прибавится. А тебя я нанял не для того, чтобы ты мне тут заливал рыбу майонезом и стекла полировал. Всякая твоя пропагандистская дурь ничего не значит. Здесь надо действовать тоньше. Я от тебя хочу услышать не всякую расплывчатую ерунду про имиджи-образы, внушение-подражание, а цифры сколько голосов ты мне можешь конкретно купить.
— Купить? — задумался Анвар.
— Ну, купить. Голоса — тот же товар. Вот сиди и думай, как и каким образом. Насчет солдатиков я уже договорился — строем придут. Сюда добавить малообеспеченные слои населения — многие за десятку согласятся со всеми моими мегафонными гадостями, как ты говоришь. Вот топай в собес и пенсионный фонд и наводи мосты, пусть предоставят адреса и фамилии. Видишь, тебе и думать не надо, я уже все за тебя придумал. Ну и мутной водицей залить все вокруг — чтоб ни один мой соперник не выплыл, чтоб дерьмом захлебнулись… И город станет моим!
Анвар молчал, потрясенный безбрежным океаном работы, раскинувшимся
— Да… — неуверенно сказал он наконец, — но все-таки надо бы… Ваш имидж базируется… То есть… В общем, Суворин — очень сильный соперник.
— Суворин? — нехорошо усмехнулся Кукишев. — Суворин мне…
Хайбуллин вспыхнул, как юная дворянка. Полковник, конечно, всегда изумлял лексической неординарностью, но о существовании подобного выражения Анвар и не догадывался. Было от чего покраснеть.
Глава 26
Родной Шлимовск и милая сердцу квартира на Солнечной улице оставались недосягаемы. В десять часов, перемыв шваброй в совокупности гектар площади, обессиленная стахановка Олеся выползла из кафе на вечернюю улицу чуждого ей Валомея и с тоской огляделась.
Идти было некуда, а город стремительно пустел. Многоэтажки всасывали в себя добропорядочных граждан, приглашая их к телевизором, на мягкие диваны, за кухонные столы. Темнота спускалась на тротуары, и начиналась ночная жизнь, которая таила бездну специфических опасностей для несчастной, полураздетой, потерявшейся девчонки.
Должен ведь быть какой-то выход, упрямо твердила себе Олеся, шарахаясь в сторону от подозрительных личностей и стараясь держаться наиболее оживленных улиц. Какой-то выход есть всегда. Безвыходное положение бывает только в гробу. «Но мне нельзя умирать! — мысленно воскликнула Олеся. — У меня ребенок. Я так ему нужна!»
О том, что жизнь — категория временная, хрупкая, недолговечная и подверженная зависимости от миллиона случайностей, напоминали Олесе неприятные взгляды встречных мужчин. Она была сейчас беззащитна под этими быстрыми, колкими взглядами и мечтала забиться в укромный уголок крошечной личинкой, спрятаться в землю, притаиться на березовом листочке — только бы не попасть в жадные руки какого-нибудь озабоченного сексманьяка. Или серийного убийцы.
Сзади раздалось прерывистое дыхание. Олеся прибавила шагу. Уже совсем стемнело, и длинная Олесина тень на тротуаре, желтом от света уличного фонаря, торопливо бежала рядом.
— Эй, малышка! — услышала Олеся мужской голос. Игривые интонации не оставляли надежды на благополучный исход возможной встречи. Если ее сейчас поймают — целой и невредимой явно не отпустят.
Олеся не обернулась. Она пустилась наутек — который раз за последние сутки. «Если так будет продолжаться, — успела подумать она, мчась диким галопом по темной улице, — попытаюсь сдать на разряд».
— Стой! А ну, стой!
Дыхание из прерывистого стало тяжелым — за Олесей бежали. Но кем бы ни был ее преследователь и какие бы он ни вынашивал планы — стабильная дыхалка и длинные ноги у него, несомненно, отсутствовали. Потому что он отказался от мысли догнать шуструю девчонку, будущего кандидата в мастера спорта, уже через каких-то сто метров.
Олеся устало привалилась к стволу разлапистого клена, не в силах отдышаться. Напротив высилась шестнадцатиэтажка-свечка, ее окна приветливо светились яркими огнями, сквозь стекла виднелись разноцветные абажуры, занавески, шторы. Подъезды в количестве двух штук оборонялись массивными железными дверьми с кнопками кодового замка.