Диомед, сын Тидея. Книга 2. Вернусь не я
Шрифт:
Вздохнул я, руками развел. Ну, герой. Ну, крушить...
ЭПОД
– ...Помер, - вздыхает седатый кентавр.– Помер Хи-рон. И Фол помер. И Несс помер. И все померли...
– А я говорю - Хирон, - не отстает козопас.– Хирон его, Лигерона, воспитывает. Геракла воспитывал - а теперь его, Лигерона. Потому что Лигерон это Геракл сегодня! То есть, э-э-э, завтра!..
Даже во сне я не выдержал - улыбнулся. Редко так бывает, чтобы снилось все одно к одному, как и было. Хороший сон, словно бы и не про меня. Да и про меня ли? Это сон про счастливого самоуверенного (ой-ей-ей!)
...Амикла тогда была еще жива. Еще несколько дней...
– ...Помер Хирон, - вздыхает кентавр.– Пусто на Пе-лионе... Помер!
Вздыхает - даже хвост его гнедой подрагивает.. Но ко-зопаса не пронять.
– Не помер, говорю! Он это... прячется. По воле богов. Вот боги к нему Лигерона и привели, чтоб не хужей Геракла воспитал. Потому что мамаша ево... евойная сжечь его,
Лигерона нашего, хотела! На жертвеннике! Насилу папаша отбил!
– Ик!– охотно подтвердил второй.– Отбил! Только (ик!) не сжечь хотела, а богом сделать...
Я знал, что сплю. Знал, что спать еще долго, что этим утром можно не спешить, спокойно строить ряды и даже позавтракать не на бегу. Троянцам не до нас. Рее убит, его коняги (неплохие, хоть и волшебные!) жуют сено прямо посреди площади для собраний, дабы все узрели, все убедились.
...Ох и хвалили нас с Любимчиком эти храбрецы!
– ...Помер Хирон!- вновь сообщил седатый.– Помер...
– А я говорю...– начал было первый козопас, но раздумал.– Ну и ладно! Значит, кто другой воспитывает. Потому как Лигерон должен к самой войне поспеть. Он полгода назад родился, а ему у же вроде как пять лет. А через полгода - десять будет. А еще через полгода... Это потому, что он Фетиды сын. А Фетида - богиня, из первых богиня! Она эта... титанида! Папаша - Полей, человек, значит, а мамаша - строго богиня! Так что теперь он уже почти что бог! А может, и вообще - бог!
Смешно! Этот пьяница-козопас угадал. Вот уж верно, что с пьяными боги откровенны!
...Амикла тогда была еще жива. А если бы мне предложили, как и Любимчику, служить ИМ - за ее жизнь? А я еще ругал Одиссея!
– ...Эй, ты!Тебе говорят!
Думал - меня. Оказалось - нет, другого. Того, что нос в доски уткнул.
– Выпить хочешь? А-а, хочешь! Ну, тогда спой! Спо-о-ой! Про баб! А мы нальем!
– О-о-о-ох!
Долго-долго голову поднимал, долго-долго лиру из сумы, что под столом стояла, вытаскивал...
– Про баб! Про баб! Как Зевс баб из свиней сотворил!
– 0-о-о-о-ох-х!
– Про баб!– уже втроем, с кентавром вместе.– Про ба-а-а-аб!
– Тре-е-ень...
И вдруг что-то изменилось. Поначалу показалось - струна лопнула (да как ей не лопнуть-то было?). Или все струны сразу. Или крыша на нас свалилась.
Нет, не крыша! Тишина! Замерла толпа, застыла, словно кто-то всем пьяные их глотки запечатал.
А пьяница-аэд уже не сидит - стоит, и лира в руках, и пальцы не трясутся...
– К вам я пришел, о друзья, с достославной войны,
Что затеял дурак-рогоносец.
Да его братец свихнувшийся,
Самых славных героев дороже.
С дюжину было еще там таких, как они, горлопанов...
Что такое? Ведь не о том была песня. Ведь он тогда пел...
– Грабили мы каждый день беззащитные Азии села! Вдоволь там было жратвы, для разгула всего нам хватало. Лучшие Лемноса вина и женщин, прекрасных, как Эос, Нам корабли доставляли. Вот только иной раз Стычки случались - тут нам не везло. Так попался и я с перепою - враг меня глаза лишил.
И тут я увидел, что нет никакой харчевни, и кентавра нет, и пьяных мудрецов-козопасов. Одни мы с аэдом. Таким знакомым аэдом...
Поглядел на меня Лже-Эриний, подмигнул.
– Значит, снимся, дядя?– вздохнул я.– А песню я где-то уже слышал!
– Снюсь, - согласился тот, кто любил, когда ЕГО называли Пустышкой.– Ты у нас стал таким страшным, племянник, - прямо жуть! А песня... Ее сочинят не скоро, но кто знает, может, ее уже пели когда-то? Все идет по кругу в этом лучшем из миров! Впрочем, ежели не нравится, могу иным потешить. Как раз про тебя!
Опять подмигнул...
– Кто бы он ни был, могучий, погибели много нанес он Ратям троянским; и многим, и сильным сломал он колена! Разве не есть ли он бог, на троянский народ раздраженный2?
Стихи из романа Лайоша Мештерхази "Загадка Прометея". "Илиада", песнь пятая.
– Угу, - кивнул я.– Как есть раздраженный. Только на троянцев - во вторую очередь. Что ты там насчет коленей пел, Психопомп? Не чешутся?
– Я не захватил пальмовую ветвь, - озабоченно молвил ОН.– Кленовую тоже, даже дубовой нет. Так что представь, будто я весь в ветвях, как дуб Додонский Ну что, Тидид, - мир?
– Перемирие, дядя!– хмыкнул я.– А условия будут такие...
Пальмовая ветвь-символ величия, кленовая-мира дубовая-славы.
ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ
МАЛАЯ ИЛИАДА
"Малая Илиада" - греческая эпическая поэма, в которой излагались события, случившиеся после гибели Гектора.
СТРОФА-1
емля исчезла, остались лишь люди. Никогда еще я не видел столько народу на Фимбрий-ской равнине. Толпа половодьем подступила к белым Идским скалам, заполнила истоптанные берега Скамандра, а из открытых Скейских ворот все лилась нескончаемая река. Воины в сверкающих панцирях, старики в пестрых хет-тийских плащах, женщины в темных хленах, полуголые мальчишки. Река не шумела - люди шли молча, не поднимая головы. Даже птицы стихли, словно онемев. Странная, непривычная тишина повисла над Крепкостенной Троей.
Хоронили Гектора.
Третий день перемирия, третий день прощания. Все это время над городом стоял неумолчный крик, отчаянный, безнадежный, словно Троя оплакивала саму себя. Но в это утро все стихло, будто само Горе потеряло голос.
Мы были тут же - на другом берегу проклятого, зали--того нашей кровью Скамандра, уже ставшего для очень многих Флегетоном. Никто не просил, не приказывал, пришли сами - все войско, все уцелевшие. Мы тоже молчали. Не было сил ни радоваться, ни проклинать. Слишком дорого стоили нам эти дни.