Диомед, сын Тидея. Книга 2. Вернусь не я
Шрифт:
...И каменные стены на холме. И блеск золотых зубцов. И многоцветные крыши огромных зданий...
– Повторяю! Всем - всем!– надо вернуться на корабли до захода солнца. Ясно? Никого ждать не будем! Идоменей?
– Диомед верно говорит, парни. Только до заката!..
– Да ладно! Да понятно! Да о чем вы? Тут бы часок единый землю твердую потоптать!..
– Одиссей, ты бы насчет провизии...
– Ну, это как водится!..
– ...Всем вернуться до заката! Ясно? Всем ясно? Ну, чего стали, мужи ахейские, вперед!
–
– Был здесь, Идоменей?
– Не был. Дядя Астерий рассказывал. Там, на холме, где колонны золотые, главный храм. В нем здешние баси-лей собираются, суд вершат. А рядом деревья, видишь, какие высокие? Возле них, говорят, звери дивные бродят, вроде слонов ливийских, но побольше. Только туда нас не пустят...
– И не надо. А кто здесь живет-то?
– Да кто угодно, Тидид. И наши, критяне, и ахейцы, и пеласги. Только ты с ними поосторожнее.
– Да в чем дело, Идоменей? Кормчий мой, Антиген, меня пугает, ты пугаешь...
– Я-то не пугаю. Скоро сам, Диомед, поймешь. Только не забудь - до заката...
* * *
– Да, уважаемый гость, ахеец я. Из самих Афин я, из города славного, который основал великий Тезей... Да, этот город тоже хорош, слов нет. Сколько я здесь живу? Гм-м-м... Так вроде всегда тут и жил...
Хорошо быть живым среди живых! Толкаться на улицах, пробираться через шумящую толпу, глотать кислое вино в дымной харчевне, прицениваться к дивным бронзовым кинжалам с двумя лезвиями...
Хорошо!
Оглушил город-муравейник, потянул в глубь узких улочек, через вымощенные цветным камнем площади, через мраморные мосты, висящие над гладью каналов.
Ну и город! За месяц не осмотришь!
За вторые стены, туда, где храм-великан золотом горит, я идти не решился. Во-первых, Мантосу-гетайру обещал, иначе бы не отпустил меня одного чернобородый. А во-вторых, и в муравейнике своя опаска есть. Хорошо нас встретили, даже расспрашивать ни о чем не стали. Но...
Но все-таки странно как-то. Со всех сторон шум, со всех сторон разноязыкая молвь. Кое-что мимо ушей пролетает, а кое-что очень даже понятно. Первого же встреченного ахейца - того самого оружейника, что кинжалы предлагал, - я чуть ли не в допрос пыточный взял. Кто, Да откуда, да здесь отчего?
...И в самом деле! Торгует народ, винишко попивает, девицы полуголые из-за дверей подмигивают, воины в шлемах с хвостами по улицам топают. И где? Посреди Океана?
Да только не помог мне оружейник. И другие, с кем я уже по-хеттийски да по-финикийски беседы вел. Живут здесь - и живут. А потому живут, что город больно хорош.
И все!
Рассказывал мне Одиссей про лотофагов с глазами на затылке (ой, врет, поди, рыжий!). Так те лотос каждый день жуют, оттого в полном помрачении пребывают.
А эти?
Кипит жизнь на людных улицах, сияют золотом храмы, от рощ миртовых, что у каналов зеленеют, дух свежий, радостный. А все-таки не так что-то!
Несколько раз я поглядывал на акрополь,
Поглядывал - но все-таки пойти не решился. Слыхал-я как-то сказку хеттийскую про путника, что во дворец посреди пустыни попал. И поят его там, и кормят, и ублажают. Да только мало этого ему, дурню. Сунул нос в дверцу некую, печать со шнурка сорвал...
– О, сколь красиво ты говоришь на благородном хеттийском, гость! Сразу видно, что любишь ты мой народ! Да-да, я родом из Хаттусы, да стоит она вечно-вековечно! Да, гость, я приплыл сюда... Вчера! Или сегодня... Дивно, отчего-то и вспомнить не могу!..
Солнцеликий Гелиос не спешил, словно жалея нас, по его лучам соскучившихся. И я не торопился. Хоть и странный город, непонятный, а все-таки здорово просто так бродить да по сторонам глядеть. Не лазутчик, не владыка обычный гость.
...Ой, и трудолюбивый же здесь народ! Акрополь да храм - еще ладно, а вот каналы! Пять колец город прорезают, и все камнем выложены, да еще всюду мосты тоже каменные. Говорят, только в Баб-Или, где у всех бороды колечками (чтоб у тебя борода вылезла, почтенный Исин-Мардук!), такое увидеть можно.
Каналы, а возле каждого - рощи. Вокруг голубого кольца - зеленое.
В одной из этих рощиц я и остановился. Тихо тут, хорошо, деревья (ох, высоченные!) от шума-гама укрывают. Поглядел я на кроны, на листья резные, сквозь которые солнце играет-пробивается, зажмурился...
– Янаанаа-а-а!
Что такое? А голоса-то женские!
– Янаанаа-а-а-а! Янаанаа-а-а! Нет, не женщины, не девушки - девчонки. Босые, в коротких хитончиках, с ветками зелеными в руках...
– Янаана-а-а-а!
Мимо пробежали целой стайкой, за деревьями скрылись.
А ведь знакомо!
Дрогнуло сердце, сон давний вспомнился, поляна в лесу аркадском, дерево поваленное. Не иначе, поклоняются здесь Светлой богине - той, что когда-то шагнула ко мне в серебристом огне.
– Янаанаа-а-а-а-а!
Уже далеко, за деревьями. Наверное, храм там - или алтарь.
Не заметил даже, как ноги сами вслед понесли. ...Девчонок я быстро нашел на полянке. Маленькой, в цветах ярких. А за поляной не храм, не алтарь - просто камни, в землю врытые. Кругом идут, а внутри - тоже трава да цветы. И не ночь день ясный.
– Яна-а-а-а-а! Светлая! Светлая! Мы пришли! Мы пришли!
Я улыбнулся. Все, конечно, не так. И девчонки самые обычные, не огоньки пляшущие, и та, что их встречает, на камешке сидя, - совсем иная...
– Светлая! Светлая! Мы здесь! Скажи, что тебе нужно!..
Старуха... Гиматий темный на голову накинут, худые костлявые пальцы девочек по волосам гладят, улыбаются белые губы. И глаза...
Слепая?
Слепая... Старая слепая женщина на пороге неведомого святилища. Жрица, конечно. А ведь любят ее девчонки! Вон, окружили, руки худые тянут...