Диомед, сын Тидея
Шрифт:
– Я понял, царевна. Войска твоего отца не придут на выручку Трое.
– Да. Только не войска отца – мои. Отец тяжело болен, и теперь я – правительница Царства Хеттийского...
– ...Муж погиб три года назад в бою с каска. Моему сыну семь лет, мальчик очень похож на него. Братья погибли еще раньше, я – последняя в семье...
Негромко звучал ее голос. Я слушал – не верил. Целая жизнь прошла. Целая жизнь!..
– Приходится заниматься всем. Спасибо тебе, ванакт Диомед, ты многому меня научил. И не только глупо шутить. А сейчас я пришла заключить
– А разве мы поссорились? – удивился я.
Покачала головой Цулияс, дочь Великого Солнца Суппилулиумаса. Словно младенец неразумный ей ответил.
– Тидид, Тидид! Вся Азия не понимает, что вы тут делаете под Троей. Теперь я вижу – спите. Мир между Царством Хеттийским и твоим царством, Дамед-ванака! Басилей Амфилох, что ныне им правит, – всего лишь твоя рука. Забыл?
Забыл... Словно и для меня прошла целая жизнь. А если подумать, то разве не так? И для меня, и для всех остальных, кто пришел сюда, на Фимбрийскую равнину...
– Басилей Амфилох мудр. За эти годы он потерял мало, а приобрел много. Он согласен на мир, но требуется твое слово...
– Даю, – тут же отозвался я. – Какую дань тебе заплатить?
В ее глазах блеснуло что-то странное. Гнев? Презрение?
– Я не шучу, ванакт Диомед!
Она не шутила, правительница Хеттийская, и на миг, на капельку воды из клепсидры (кап... кап... кап...) я увидел мир ее глазами. Великие царства ведут великую войну – по всей Азии, от моря Мрака до Кеми и Баб-Или. А Дамед-ванака спит себе у стен города, который в прежние годы он просто не стал бы осаждать – прошел бы мимо, не взглянул.
Для нас Троя – это Армагеддон, Последняя Битва. Наверное, еще сотни лет будут о ней помнить в Элладе, помнить, воспевать. А для всего мира наша война – просто драчка в глухом закутке. Брахиомиомахия [69] ...
– Условия будут тяжелыми, ванакт. Твои союзники разбиты в Кеми, рассеяны по пескам Келесирии, мое войско уже в горах Киликии...
В ее тихом голосе внезапно послышался звон победоносного хеттийского железа.
– Ты извинишься передо мною и перед нашими богами за гибель Хаттусы, ты заплатишь дань и будешь платить ее каждый год. Но...
69
Брахиомиомахия – война лягушек с мышами (греч.). Парадокс истории в том, что на Востоке не осталось никаких упоминаний о Троянской войне. А греки «не заметили» гибель государства хеттов и походы Народов Моря.
Не договорила. Медленно встала, улыбнулась... Сгинул трон!
...Рядом со мной присела – на цветастый ковер, коснулась меня рукой.
– Это ты, Тидид? Никто уже не верит, что ты жив. Даже те, кто любил тебя, кто боялся...
И что тут ответишь?
– Мои советники требуют, чтобы я побыстрее заключила мир с Дамедом-ванакой. Это разумно, но я хочу другого...
Не стало царевны, не стало правительницы Великого Царства.
– Очень тяжело, Тидид! Ты меня поймешь, ты знаешь, что такое править царством. Но ты все-таки мужчина...
И вновь – что сказать? Впрочем, как это она говорила о глупых шутках?
– Не падай духом, правительница! Я пошлю к твоим врагам Агамемнона. Он возглавит их войско...
Знакомый кулачок поцеловал меня между ребер. Не то чтобы очень сильно...
– Это тебе, Тидид! Давно хотелось... Но на Агамемнона я согласна. Пусть возглавит лидийское войско!
Теперь она смеялась. Помолодели глаза, совсем знакомым стало лицо. Губастым...
– Мы не станем воевать, Тидид. Но ты мне присягнешь, твое царство станет данником Хаттусы!
– Еще чего! – возмутился я. – Как говорят шардана, нахальство – второе счастье. Но не до такой же степени, Курос, верховный дамат!
– ...А я присягну тебе. Мы объединим наши войска и победим весь мир – если будет твоя воля. Ты станешь моим соправителем. А если захочешь, то... кем-нибудь еще. По согласию, да? По согласию?
Ее этолийский был бесподобен. Крепкие пальцы вцепились в мои плечи.
– – Как может мужчина почувствовать власть над женщиной? А как женщина – над мужчиной? Так по согласию, да?
Я не двинулся с места, даже не улыбнулся. Все-таки бесчувственный я чурбан!
...Хуже! Валун на горной дороге!
– И не смей отталкивать меня, Диомед! – тихо сказала она. – Не смей, понял?
Белое покрывало скользнуло на ковер. Ее рука одним ударом перевернула бронзовый светильник. Запах горящего масла... запах ее губ...
– Не смей... не смей...
...Черная ночь над Троадой, мерные удары капель в невидимой клепсидре, легкий шелест крыльев Ники, легкий шелест крыльев Таната... И тихий порыв ночного ветра, еле заметный, едва уловимый. Ночной ветер, ночное зарево над лесом...
...лучится красота Ее... искать... всю жизнь... возжелай... льнущей к ладоням моим... искать Тебя, глаза Твои... искать... стройные бедра ведут спор... всю жизнь! всю мою жизнь! таинственно лона... искать Тебя... та, что блистает... блистает...
Нет, только кажется. Гибкое женское тело, острый привычный запах пота, запах потревоженного лона, опытные умелые пальцы, опытные умелые губы...
...И бесчувственный чурбан на ковре. Валун при дороге. Или все-таки?..
– ...Не отвечай сейчас, Тидид. Пожалуйста! Ответишь потом, еще есть время!
Светильник она зажгла сама. Впрочем, покрывало накинула еще раньше. Азийский обычай – только муж имеет право видеть женскую наготу. Остальные женщины дарят любовь только во тьме – чтобы не видели боги, чтобы не видели глаза. Особенно если к тебе пришла не девка площадная – царица. Даже если только что губы впивались в губы...
Когда мне впервые рассказали об этом – я лишь посмеялся. Азия! Своим случайным женщинам я не позволял прикрываться темнотой. И лишь однажды подумалось, что с ними станется после...