Дипломатическая быль. Записки посла во Франции

Дубинин Юрий Владимирович

Он, однако, там же на приеме сказал, что положения о безопасности настолько неприемлемы, что если мы будем настаивать на них, то для французской стороны может встать вопрос о том, чтобы вместо договора пойти на подписание политической декларации.

Дело оборачивалось из рук вон плохо. Указаний не было и у меня. Вместе с тем необходимо было действовать с удвоенной энергией.

Я отправляю телеграмму в Москву. Предлагаю либо пойти на радикальное изменение предложенных нами формулировок по безопасности, либо рассмотреть вопрос о том, следует ли дальше настаивать на их сохранении в договоре. В качестве варианта я предлагал перефразированное на базе

наших статей положение включить в раздел о консультациях.

По вопросу о разоружении я предложил снять на взаимной основе как положение о «минимальном ядерном сдерживании», чем дорожили французы, так и положение о «поэтапном сокращении ядерных вооружений», отражавшее нашу точку зрения.

9 октября был получен ответ. В нем давалось право исключить предлагавшуюся нами статью, в которой говорилось насчет действий сторон в случае, если одна из них станет объектом нападения. Однако требовалось при этом дать понять, что это снижает политическую насыщенность договора. Из этого было видно, что эволюция настроений в Москве шла медленно. Другое наше предложение по вопросу о безопасности изменялось следующим образом:

«Если одна из Сторон сочтет, что с территории другой Стороны ведется военная или какая-либо иная деятельность, направленная на ущерб интересам ее безопасности или дестабилизацию, Стороны будут проводить консультации на предмет того, как преодолеть возникшую ситуацию». Давалось также право включить это положение в договор не в виде отдельной статьи, а, например, в статью, посвященную консультациям между правительствами двух стран.

Что же касается разоружения, предписывалось искать развязки «в пределах имеющейся позиции».

Не так много, особенно по разоружению. Но и это давало основание не только для того, чтобы продолжить работу, но и для того, чтобы иметь простор для маневра. Правда, возникал вопрос, пойдут ли французы на редакционную работу по статьям, относящимся к безопасности. Они не делали этого раньше, видимо, придавая многоплановое значение встрече министров. Станут ли они менять свою позицию теперь, когда в Нью-Йорке со встречей министров произошел какой-то конфуз?

Забегая вперед, скажу, что то, что последовало, превзошло худшие предположения.

В тот же день, когда я получил указания из Москвы, мы вновь собрались в кабинете Ж. Бло. Однако наш собеседник вместо начала обычной работы попросил разговора со мной один на один и заявил, сославшись на поручение Р. Дюма, что в Париже, взвесив все обстоятельства, связанные с идеей заключения договора, пришли к выводу, что СССР и Франция существенным образом расходятся в вопросах, относящихся к безопасности.

С учетом этого Р. Дюма попросил передать, что в Париже предпочитают оставить идею договора и имеющееся согласие между СССР и Францией выразить в форме совместной декларации.

Я, разумеется, подчеркнул нашу готовность продолжить работу на базе дополнительных инструкций, чтобы изыскать удовлетворяющие обе стороны договоренности.

Отметил я и вполне очевидную разницу между отношениями, оформленными в договорном порядке, и отношениями, которые не имеют такой основы.

Ж. Бло выразил личное сожаление по поводу такого оборота событий, но пояснил, что выполняет указание.

Наступил критический момент в работе над договором. Было ясно, что широкие интересы европейской политики и советско-французских отношений требовали продолжения дипломатической борьбы за его реализацию. Поэтому в заключение беседы с Ж. Бло я сразу же передал через него просьбу о личной встрече с Р. Дюма. Мотивировал

этот запрос я тем, что поскольку решение о подготовке договора принималось на высоком политическом уровне, то и возникшую ситуацию мне хотелось бы обсудить на таком же уровне.

Дальнейшие наши контакты показали, что решение было принято в Елисейском дворце. Это сделало настоятельно необходимой организацию встречи с президентом. 10 октября я увиделся с Ф. Миттераном в Тулузе на открытии нового авиационного завода Вести там разговор было неудобно, поэтому я использовал встречу для того, чтобы условиться о посещении президента в Париже.

Помимо цейтнота, который нарастал у нас с работой по договору, усиливалась напряженность и в отношении другого, правда, взаимосвязанного вопроса, а именно: определения даты приезда во Францию президента СССР. По первоначальным наметкам это должно было случиться в октябре, но дело приближалось к середине месяца, а никакой определенности не было. В Елисейском дворце волновались. Я писал все более нажимистые телеграммы в Москву. Мне отвечали, что соответствующий график встреч и визитов еще не определен, но что вопрос этот в поле зрения, над ним работают. Я как мог успокаивал Париж.

Одним словом, крупные вопросы советско-французских отношений сплетались в один узел, и для того, чтобы развязать его, требовались быстрые, решительные шаги с двух сторон.

11 октября у меня состоялась встреча с генеральным секретарем Кэ д’Орсе Шеером. На этот раз речь шла об обстановке в Персидском заливе. Поскольку я ждал приема у Р. Дюма и Ф. Миттерана, я не собирался поднимать перед Шеером вопрос о договоре. Тем более обратило на себя внимание то, что мой собеседник при первом же подходящем случае сам затронул эту тему. Он подчеркнул, что в Париже ценят привилегированные отношения с СССР, хотят их поднять на более высокий уровень. Сообщенное нам через Ж. Бло «мнение» насчет формы, в какой это наилучшим образом сделать — в форме договора или декларации, — он объяснил исключительно теми трудностями, которые возникли при согласовании отдельных статей, касающихся безопасности.

Я выразил убеждение, что трудности не являются непреодолимыми при должных взаимных усилиях сторон. Советская сторона к этому готова.

Шеер сказал, что ему известно о моей просьбе встретиться с Р. Дюма. Эта встреча не состоялась вчера и сегодня (10–11 октября) только в связи с занятостью министра Однако ситуация с советско-французским договором является для министра одним из самых приоритетных вопросов. Министр, сказал Шеер, будет обсуждать этот вопрос с Ф. Миттераном. Шеер обещал доложить о нашем разговоре.

Итак, Шеер не представлял позицию по договору, сообщенную мне двумя днями раньше Жаком Бло, как окончательное решение об отказе Парижа от договора Он вообще говорил не о решении, а всего лишь о мнении. А Шеер — кадровый дипломат и знает цену слову. Я тотчас же информировал Москву с оптимистическим выводом: возможности для борьбы за договор налицо.

Сообщение об этом разговоре было прочитано в Москве чуть позже 7 часов вечера 12 октября. Поздно вечером в тот же день Э. А. Шеварднадзе связался по телефону с Р. Дюма Он предложил в качестве срока рабочего визита М. С. Горбачева в Париж 28 октября. Министры условились встретиться в Вене 18 октября для обсуждения всего комплекса вопросов, связанных с визитом советского президента Тем самым, попутно, встречей на нейтральной территории, предложенной нами, снимались и шероховатости, возникшие в связи с несостоявшейся беседой по договору в Нью-Йорке.