Дипломатическая быль. Записки посла во Франции

Дубинин Юрий Владимирович

— Трудно быть конкретным, но убежден, что демократия восторжествует и мы пойдем дальше курсом преобразваний. Убежден в этом твердо, потому что знаю настроения народа.

Я покидаю Кэ д’Орсе, отмежевавшись, таким образом, от тех, кто давал мне указания из Москвы. Эта позиция должна была быть ясна и для моих французских собеседников.

В посольство обратились французские журналисты. И у нас были люди — их было немного, — готовые, скорее по инерции дисциплинированных исполнителей, повторить в Париже разъяснения, которые доносились из Москвы по нашему телевидению, разъяснения «официальные». Таким энтузиастам я советовал не делать этого. Прорвался на экран французского телевещания лишь один сотрудник торгпредства, промямливший что-то в защиту ГКЧП. Объективности ради, надо сказать, что ни о каких инициативах противоположного характера, то есть о желании выступить с публичным протестом

против того, что было сделано в Москве, со стороны кого бы то ни было из находившихся в те дни в Париже советских работников — не только дипломатов, но и журналистов — мне неизвестно. Да, к тому же, в те дни все были вольны делать, что им хотелось.

Но вернемся к событиям 19 августа. В конце второй половины дня приходит еще одно указание, на этот раз прямо требующее передать послание президенту. Я по-прежнему ухожу от постановки вопроса о встрече с Ф. Миттераном. Из Елисейского дворца нам сообщают, что генеральный секретарь Елисейского дворца Ю. Ведрин готов принять меня на 2–3 минуты. Достаточный сигнал, что интереса к разговору нет. Меня это тоже устраивает. Встреча назначена на 19.00. А в 18.45, т. е. за четверть часа до этой встречи, а стало быть, и не дожидаясь ее, Елисейский дворец распространил заявление с изложением официальной позиции, занятой в Париже в отношении событий в Москве. В заявлении дословно говорится следующее:

«Франция придает особое значение тому, чтобы жизнь и свобода М. Горбачева и Б. Ельцина были гарантированы новыми руководителями Москвы. О них будут судить во Франции по их действиям, в частности их отношению к этим двум политическим деятелям».

Заметьте, это официальная позиция, сформулированная теперь не от имени министра иностранных дел, а от имени президента, то есть от имени Франции. И назван документ не сообщением для печати, не коммюнике, а для пущей важности заявлением, декларацией. Позиция ясная — признание того, что переворот свершился. «Новых руководителей Москвы» не отвергают как таковых. Речь идет лишь о своеобразных критериях (разумеется, немаловажных, но разве в этом суть дела?), на основании которых имеется в виду судить об их действиях.

Заметьте и другое. Машина, в которой я с первым секретарем посольства А. Шульгиным направляюсь в Елисейский дворец с бумагой из Москвы, не содержавшей, кстати, ничего путного, убедительного или нового для Парижа (это хорошо известно), эта машина только выезжает из ворот посольства, когда заявление Елисейского дворца уже распространяется по миру.

Я обращаю на это внимание в связи с тем, что через несколько дней в Москве найдутся бойкие перья, которые бросят мне обвинение, что я «подвел президента Франции», ввел его в заблуждение насчет того, что происходило в Москве. О, великий и всемогущий сверхпосол! — можно было бы воскликнуть при этом с тем, чтобы хотя бы в силу калибра действия присвоить себе дипломатический подвиг, пусть и спорного характера Но не выходит по фактам. Оставим на несколько минут нашу машину, движущуюся к воротам резиденции президента Франции на улице Фобур Сент Оноре, и обратимся к опубликованному в Париже документальному исследованию известного французского журналиста Бернара Леконта, где тщательно анализируется ход размышлений и действий французского президента 19 августа. Для точности я процитирую дословно:

«Что происходит в Елисейском дворце? В то утро, в 9 часов, президент зашел поприветствовать постоянного представителя агентства «Франс-пресс» вместе с Юбером Ведрином, который только накануне вернулся из Соединенных Штатов. Комментарий президента: уфф, «государственный переворот не пройдет»». В последующие часы его больше всего заботит одно: что же в самом деле могло случиться с Горбачевым. Ф. Миттеран пытался связаться с ним по телефону в его резиденции в Форосе, но получить связь с Крымом из Парижа — это нечто невероятное. В промежутках между рабочей встречей с премьер-министром Эдит Крессон и несколькими телефонными разговорами с историком Жаном Элленштейном и академиком Элен Каррер д’Анкос (Элен Каррер д’Анкос звонила ему несколько раз из Биаррица, советуя поддержать Ельцина) Франсуа Миттеран переговорил по телефону в ‘обеденное время с Джорджем Бушем, Гельмутом Колем, Джоном Мейджером и с полдюжиной европейских руководителей. Он тщательно проанализировал ситуацию. Наедине с собой, как всегда в моменты кризиса. Глава государства уже давно убежден, что армия представляет единственную альтернативу в Советском Союзе. Об этом он часто говорил в доверительных беседах. На него произвели огромное впечатление признания, которые как-то сделал ему Горбачев и, которые потом обошли Париж: «В тот день, когда будет объявлено о германском объединении,

вы прочтете сообщение длиной в пару строк, что мое кресло занято кем-нибудь из маршалов». Присутствие в тени Геннадия Янаева маршала Дмитрия Язова утверждает президента в этом отправном пункте его анализа.

В 16.30 Ф. Миттеран закрылся в своем кабинете со своим другом Роланом Дюма для длительного разговора с глазу на глаз. Они располагают, среди прочей информации, двумя конфиденциальными записками (одна из них от второго лица Генеральной дирекции внешней безопасности (DGSE) Жана Клода Куссерана, другая — от советника-посланника посольства Франции в Москве Мишеля Пессика). Из записок явствует, что путч, по крайней мере с технической точки зрения, удался. Миттеран и Дюма — люди хладнокровные. Прагматики. Если оставить в стороне все эмоции, то в чем состоит интерес Франции? Сохранить контакт во что бы то ни стало с непредсказуемым и сверхвооруженным Советским Союзом. Не порывать с новым режимом. Показать, что отношения не прерываются. Ф. Миттеран часто задавался вопросом, в том числе в ставшей знаменитой речи, произнесенной в 1982 г., можно ли было бы «покончить с Ялтой» иначе, чем войной. Быть может, наконец, наступил момент, когда можно будет опровергнуть это зловещее предчувствие.

В 18.45 Елисейский дворец распространяет заявление главы государства, составленное Юбером Ведрином и Софи-Каролин де Маржери, в котором Миттеран ставит вопрос о гарантиях жизни и свободы Горбачева и шлет предупреждение «новым руководителям Москвы», о которых, как говорится в заявлении, будут «судить по их действиям». Ведрин спрашивает: «Не лучше ли было бы использовать этот текст для телевизионной передачи?» Миттеран отвечает: «Нет, дело срочное»» [14] .

Нужно ли удивляться после всего этого (когда все решения на высшем государственном уровне не только приняты, но и преданы гласности), что, встречая нас через каких-то полчаса после выпуска заявления, его авторы (а нас встречали именно они — Юбер Ведрин и Софи-Каролин де Маржери) ограничились лишь тем, что взяли бумагу и добавили, что как-нибудь потом надо будет поговорить.

14

Bernard Lecompte «Le Bunker», Editions Jean-Claude Lattes, 1994, pp. 224–225.

В восемь часов вечера Ф. Миттеран встретился перед телекамерами с четырьмя журналистами. Он повторяет все основные тезисы своей позиции, в том числе главный из них: «Государственный переворот свершился». «Журналист телеканала-1 Доменик Бромберже — пишет Бернар Леконт в уже цитированном исследовании, — задавший банальный вопрос относительно осуждения переворота, потрясен: в то время, когда Джордж Буш и Джон Мейджер уже осудили «переворот» без всяких оговорок как антиконституционный, журналисту потребовалось настойчиво повторить свой вопрос:

— Так вы осуждаете государственный переворот?

— Разумеется! Как вы можете задавать такой вопрос?

Однако тональность выдавала. К концу интервью глава государства поясняет, что речь идет пока не об «акте холодной войны», а о «внутриполитической операции» и бросает тень сомнения в отношении «искренности нового руководства СССР»».

Наутро Ф. Миттеран попал под жесточайшую атаку со стороны оппозиции и средств массовой информации Франции.

Проанализировав обстановку, я послал 20 августа в Москву развернутое сообщение. Поскольку оно может представлять интерес не только с точки зрения описания событий, но и как показатель настроений руководства посольства, привожу основное его содержание:

За истекшие сутки подход Франции к событиям в СССР заметно изменился. Эго вписывается в общую эволюцию позиции Запада, которая, в частности, нашла отражение в решениях чрезвычайной сессии Совета министров Европейских Сообществ в Гааге.

В распространенном сегодня утром новом заявлении Ф. Миттеран отметил, что его попытки связаться по телефону с М. С. Горбачевым, не дали результатов. В этой связи он подчеркнул «необходимость возвращения к демократической практике в СССР в соответствии с принятыми им международными обязательствами». Ф. Миттеран также выступил за то, чтобы ускорить проведение встречи глав государств и правительств «двенадцати» для обсуждения положения в СССР и согласования совместных действий. Ожидается, что эта встреча состоится в пятницу 23 августа Одновременно стало известно о выдвинутом Францией требовании относительно проведения в самые кратчайшие сроки встречи между М. С. Горбачевым и премьер-министром Нидерландов, председательствующим в ЕС, с целью определить, каково на самом деле состояние здоровья М. С. Горбачева.