Дипломатия фронтира
Шрифт:
— Может, это от каких-то пропавших джипов? — он почти свистел от восторга.
— Может, но мы не будем тормозить возле каждого куска рваной резины.
— «Пропали без вести. Последний маршрут — Чёрные горы!» — пробурчал он, вспоминая газетные вырезки из библиотеки. Начитаются люди жёлтой прессы…
Зверья не видно, кроме птиц в небе. И не мудрено. Мотор «Апача» ревёт так, что и пещерник дорогу уступит.
Ветерок свалился с гор, и я поймал запах шалфея и озона. Над ущельем плыли серые тучи, воруя у природы яркие краски: зелень склонов
— Смотри! — теперь Дино указал на ближний склон, где меж камней торчал покорёженный крест из ржавых труб. — Могила?
— Да уж не просто памятник… — я прибавил газку, чувствуя, что мотор захлёбывается. — А интересно, где они трубы взяли? Населёнки здесь нет.
— Здесь есть легенды! И каждый камень помнит, как алчность ломала рёбра тем, кто рыл глубже, чем надо! — пафосно произнёс отрок.
Я промолчал, впиваясь взглядом в тропу, что уходила налево и сужалась, словно бутылочное горло. Где-то там, далеко впереди, за поворотом, скалы Ущелья Весёлого Духа тоже смыкались в тёмный зев. Воздух дрожал от напряжения, словно перед ударом грома, которого всё не было.
— А если Весёлый Дух — это не метафора? — вдруг прошептал Дино.
Я лишь прошипел в ответ, и тут же крикнул:
— Богатырская развилка!
Она! И даже примитивный дорожный указатель есть.
— Тормози!
Пикап остановился.
Главный водный перекрёсток Чёрных гор. Красивое место. Здесь текущая с юга река с непроизносимым гуронским названием, которое местные перевели как «Хребтовая», сливалась с банальным ручьём из Ущелья, по непонятной причине отказываясь от своего имени. Далее она течет в долину уже как Эллис-Крик.
Дорога раздваивалась. Накатанная шла на юг вдоль русла Хребтовой, а еле заметная и узкая ныряла в Ущелье Весёлого Духа.
На перекрестке стоял хорошо заметный знак. Капитальное сооружение, богатырское. Ошкуренный столб на бугре был надёжно вкопан в каменистый грунт. Для ищущих на свою сидушку приключений к столбу были приколочены два указателя из заострённых досок.
— Ну что, Дино, сделаем селфи?
— Давай! — загорелся сынуля. — Ты становись с одной стороны столба, а я с другой!
— Непростая задача, однако… — заметил я. — Кто с какой стороны?
Дино крепко задумался. Ему хотелось стать справа, но обманываться грех. Потому что нам налево. А там…
На указателе, направленном в сторону Хребтовой, были выжжены крупные буквы:
УМНЫЕ
Дощечка, направленная в сторону Шахты № 12, адресовалась совсем другому контингенту:
ТУПИЦЫ
— Становимся по одну сторону, вот что, — распорядился я. — Мы уже были единственными лузерами на кривой тропе, в то время как остальные лузеры, нормальные, выбирают городские кабаки. Теперь придётся побыть
…Интересно, почему местные не назвали этот горный массив более романтично? Черные Сьерры, например. Мексиканцев мало?
Ручей Эллис-Крик змеился вдоль узкого ущелья, почти каньона, с берегами, обкатанный паводками и селями. Вода, то кристально чистая, то мутноватая от глины, журчала и бурлила меж валунов, поросших лишайником темно-зелёного цвета. Сосенки Джеффри, искривлённые ветрами, цеплялись корнями за склоны, а кусты манзаниты протягивали к переваливающемуся на камнях пикапу красноватые ветви, будто окровавленные пальцы.
Воздух был густым от запахов хвои и сырости, а сбоку на склоне в качестве стража этого забытого ущелья противно покрикивала сойка — «Гээ-гээ-гээ!». Крикливая птица, такую полезно иметь в таёжном палаточном лагере. Завидев человека или хищного зверя, всегда поднимет шум. Кстати, сойка умеет отлично подражать голосам других птиц, способна изобразить собачий лай, блеяние козы и даже вжиканье двуручной пилы по бревну.
Мы медленно ехали вверх по течению и обсуждали, сколько же было тяжёлой грязи на сапогах у тех, кто периодически ковырялся здесь в поисках золота.
Пикап выехал на горку, и Дино молча показал рукой вперёд: недалеко от воды, под сенью полузасохшей ивы, стояла чуть покосившаяся плита надгробного памятника.
— Разомнём ноги? — предложил я, взглянув на наручные часы. Нормально идём, полпути за спиной, а до темноты далеко.
Надпись выцвела:
Неизвестному. Упокойся с золотом в горсти. 0002
— Наверное, от болезни умер, простыл, — тихо промолвил adottato, погладив рукой лежащий рядом треснувший деревянный лоток. Желобки на дереве словно хранили следы чужой надежды.
— Или пуля конкурента достала… — я поправил на носу «авиаторы», затеняя глаза от призрачного рассеянного света. — Думаю, что люди здесь заживо сгнивали от ран чаще, чем от болезней или голода.
Двинулись дальше, минуя старицу — бывшее русло, где вода застоялась, как прокисшее вино.
Твою душу…
Возле берега прямо в ручье белел человеческий череп. Поток отполировал глазницы, и теперь Эллис-Крик, просачиваясь сквозь них, играл со светом, словно впуская в мертвые орбиты душу горного потока. Бернадино открыл дверь:
— Смотри, он… словно дышит! Достану?
— Не трогай! — я схватил его за плечо. — Или ты решил преподнести подарок Селезнёвой? Пусть ручей сам похоронит свои тайны.
— Череп сверху принесло. Прикатило… Бр-р… Костей скелета нет.
— Кости могли растащить. Останки человека мелкие хищники и птицы-падальщики разбирают без проблем, — возразил я
Тропа уже не петляла. Стали попадаться следы животных: козьи копытца, а рядом — широкие отпечатки медвежьих лап с длинными когтями.