Дипломатия

Киссинджер Генри

В сентябре 1965 года точно такое же недоразумение имело место уже при Джонсоне применительно к Китаю, когда министр обороны Китая Линь Бяо в своем манифесте по поводу «народной войны» объявил в высокопарном стиле об «окружении» промышленных держав мира при помощи революций в странах «третьего мира» [892] . Администрация Джонсона истолковала это как предупреждение относительно возможности китайской интервенции на стороне Ханоя, игнорируя подтекст, имеющийся у Линя, а именно, упор на «собственные силы» революционеров. Подкрепленное утверждением Мао относительно того, что китайские войска не будут направляться за границу, это заявление одновременно еще и означало, причем достаточно отчетливо, что Китай не намерен вновь участвовать в коммунистических освободительных войнах. Похоже, обе стороны извлекли из войны в Корее один и тот же урок; и они преисполнились решимости больше подобных вещей не повторять.

892

Lin Biao. Long Live the Victory of People's War! (Б

я о Линь. Да здравствует победа в народной войне!) // Peking Review. V. VIII. № 36 (3 сентября 1965 г.). Р. 9 - 30

Толкование коммунистических пророчеств администрациями Кеннеди и Джонсона заставляло рассматривать Индокитай как нечто большее, чем просто одну из многочисленных битв «холодной войны». С точки зрения политики «новых рубежей», Индокитай являлся той самой решающей схваткой, которая позволит установить, можно ли прекратить партизанские действия и выиграть «холодную войну». Восприятие Кеннеди этого конфликта как скоординированного глобального заговора заставило его прийти к выводу, что именно в Юго-Восточной Азии следует восстановить веру в Америку после того, как над ним взял верх Хрущев на Венской встрече в июне 1961 года. «Теперь перед нами стоит проблема, — заявил Кеннеди Джеймсу Рестону, бывшему тогда ведущим обозревателем „Нью-Йорк тайме", — заставить поверить в нашу силу всерьез, и Вьетнам для этого, как представляется, самое лучшее место» [893] .

893

Цит. по: David Halberstam. The Best and the Brightest (Холберстэм Дэвид. Лучшие и умнейшие). N. Y.: Random House, 1972. P. 76.

Словно в классической трагедии, где герой незаметно, шаг за шагом влеком роком посредством на первый взгляд незначительных событий, администрация Кеннеди была приведена к Вьетнаму посредством кризиса, незнакомого ее предшественникам, — кризиса по поводу будущего Лаоса. Мало можно найти народов, которые в меньшей степени заслужили бы выпавшие на их долю страдания, чем добрые, миролюбивые лаотяне. Укрытые неприступными горными хребтами, обращенными к Вьетнаму, и огражденные широкой рекой Меконг, обозначающей собой границу с Таиландом, народы Лаоса хотели от своего воинственного соседа только одного: чтобы их оставили в покое. Но именно этого их желания Северный Вьетнам не исполнял никогда. Стоило Ханою начать в 1959 году партизанскую войну в Южном Вьетнаме, как его давление на Лаос стало неизменно усиливаться. Если бы Ханой попытался переправлять партизанские силы на Юг, ограничиваясь вьетнамской территорией, им бы пришлось заниматься инфильтрацией через демилитаризованную зону — так называлась демаркационная полоса, шириной примерно в сорок миль, пролегавшая вдоль семнадцатой параллели. Это пространство могла при американском содействии наглухо закрыть армия Южного Вьетнама. Другим вариантом могло бы быть одно лишь непосредственное военное нападение через семнадцатую параллель силами регулярной армии, что наверняка повлекло бы за собой вмешательство Америки и, возможно, СЕАТО, — но идти на подобный риск Ханой не желал вплоть до 1972 года, то есть до заключительной стадии войны во Вьетнаме.

Путем хладнокровных логических построений, характеризовавших коммунистическую стратегию на протяжении всей войны, Ханой пришел к выводу, что инфильтрация в Южный Вьетнам через нейтральные Лаос и Камбоджу повлечет за собой меньшие отрицательные последствия в международном плане, чем прямой прорыв через семнадцатую параллель. Даже несмотря на то, что нейтралитет Лаоса и Камбоджи был гарантирован Женевскими соглашениями 1954 года и подкреплен договором об образовании СЕАТО, Ханой твердо придерживался принятого им решения. По существу, Ханой аннексировал узкую полосу суверенного Лаоса и организовал на этой территории, как и в Камбодже, базы, не встретив значительного противодействия со стороны мирового сообщества. Более того, за мировое общественное мнение стали выдавать безумные логические конструкции Ханоя: именно попытки Америки и Южного Вьетнама прервать ведущуюся с размахом инфильтрацию через нейтральную территорию стали осуждать, как «расширение масштабов войны».

Узкая полоса лаосской земли обеспечивала северовьетнамцев маршрутами подхода под прикрытием джунглей на протяжении примерно 650 миль южновьетнамской границы с Лаосом и Камбоджей. Свыше 6000 северовьетнамских солдат вошли в 1959 году в Лаос под предлогом оказания поддержки коммунистическому движению Патет-Лао, навязанному Ханоем после подписания Женевских соглашений 1954 года северовосточным провинциям вдоль вьетнамской границы.

Как человек военный, Эйзенхауэр понимал, что защита Южного Вьетнама начинается с Лаоса. Он наверняка рассказал Кеннеди в период передачи дел, что готов был произвести интервенцию в Лаосе, если надо, то в одностороннем порядке. Первое заявление Кеннеди по Лаосу совпадало с рекомендациями Эйзенхауэра. На пресс-конференции 23 марта 1961 года он предостерегал: «Безопасность всей Юго-Восточной Азии окажется под угрозой, если Лаос лишится статуса независимого нейтрального государства. Безопасность этой страны предопределяет безопасность для всех нас — и ее истинный нейтралитет должен соблюдаться всеми» [894] . И все же когда Кеннеди через пять дней после этого представлял свою новую политику по вопросам обороны, то настоятельно утверждал, что «коренные проблемы сегодняшнего мира не поддаются военному решению» [895] .

Хотя это заявление полностью не противоречило решимости защищать Лаос, оно также не было зовом боевой трубы к началу военных действий. Ханой никогда не тешил себя иллюзиями, будто войны на самом деле нет, и готов был использовать все имеющиеся в его распоряжении средства, чтобы эту войну выиграть. Кеннеди же вел себя двусмысленно. Он надеялся, что ему удастся сдерживать коммунистов в основном политическими средствами, и если надо, то при помощи компромисса.

894

Из вступительного заявления Кеннеди на конференции с представителями агентств новостей 23 марта 1961 г. //Документы Кеннеди. Т. «1961 год». С. 214

895

Специальное послание Конгрессу по поводу оборонного бюджета от 28 марта 1961 г. Там же. С. 230

В апреле 1961 года, потрясенный неудачей высадки в заливе Свиней, Кеннеди принял решение не прибегать к интервенции, а вместо этого положиться на переговоры как средство обеспечения нейтралитета Лаоса. Стоило угрозе американского вмешательства исчезнуть, как на переговорах по нейтралитету обязательно должна была возобладать твердая позиция Ханоя. По правде говоря, Ханой вторично предавал нейтралитет Лаоса, взяв на Женевской конференции 1954 года обязательство уважать его.

Разрабатывая сеть снабжения, которой суждено было в будущем дублировать «тропу Хо Ши Мина», северовьетнамцы затянули переговоры на целый год. Наконец в мае 1962 года Кеннеди направил в соседний Таиланд морскую пехоту. Это повлекло за собой быстрое завершение переговоров. Все иностранные войска и советники должны были покинуть Лаос, пройдя через контрольно-пропускные пункты, находящиеся под международным контролем. Все тайские и американские советники ушли в соответствии с графиком; из 6000 человек вьетнамского военного персонала, вошедших в Лаос, ровным счетом сорок человек (вот именно, сорок) прошли через международные контрольно-пропускные пункты. Что же касается остального контингента, то Ханой ничтоже сумняшеся отрицал, что он вообще вводился в Лаос. Теперь дорога в Южный Вьетнам была широко распахнута.

Эйзенхауэр оказался прав. Если Индокитай действительно являлся краеугольным камнем американской безопасности в районе Тихого океана, как утверждали вашингтонские руководители на протяжении десятилетия, то регион в целом следовало защищать скорее в Лаосе, чем во Вьетнаме; по правде говоря, Индокитай можно было защищать как раз только там. Даже несмотря на то, что Лаос был отдаленной страной без выхода к морю, северовьетнамцы, будучи там наводящими страх ненавистными чужеземцами, не в состоянии были бы развязать на этой земле партизанскую войну. Тогда Америка смогла бы вести там войну обычного типа, которую на деле сумела бы осуществить обученная этому армия, а тайские войска почти наверняка поддержали бы американские военные усилия. Перед лицом подобной перспективы Ханой наверняка бы уступил, ожидая более подходящего момента для развязывания полномасштабной войны.

Столь трезвый стратегический анализ был, однако, сочтен неподходящим для конфликта, воспринимаемого в основном в идеологическом плане. (Моя точка зрения в те времена тоже была не такой.) В течение десятилетия американские руководители выступали как ярые приверженцы идеи защиты Вьетнама, являвшегося, с их точки зрения, ключевым элементом азиатской оборонительной концепции; ревизия подобной стратегии посредством внезапного превращения далекого, отсталого горного королевства в центральное звено «теории домино» могла бы разрушить консенсус внутри собственной страны.

Исходя из всех этих положений, Кеннеди и его советники сделали вывод, что Индокитай следует защищать в Южном Вьетнаме, на чьей территории коммунистическая агрессия имела для американцев какой-то смысл, абстрагируясь от того факта, что только что принятое ими решение делает поставленную задачу в военном смысле почти невыполнимой. Ибо открыты были не только пути снабжения через Лаос, но и налицо было решение, принятое хитрым и деятельным правителем Камбоджи принцем Сиануком, полагавшим, что ставки сделаны, и согласившимся с организацией цепи коммунистических баз на всем протяжении границы Камбоджи с Южным Вьетнамом. Возникла очередная безвыходная ситуация в стиле «уловки номер 22»: если районы баз на территории Камбоджи оставить в покое, то северовьетнамцы смогут совершать нападения на юг страны и благополучно отходить в безопасные места на отдых и переформирование, что делало защиту Южного Вьетнама задачей, превышающей человеческие возможности; если совершать нападения на территорию баз, то Южный Вьетнам и его союзники будут выставлены у позорного столба, как совершающие «агрессию» против «нейтральной» страны.

Перед лицом Берлинского кризиса было понятно нежелание Кеннеди идти на риск войны в Лаосе, на границе с Китаем, в стране, о которой наверняка слышало менее одного процента американского населения. Но альтернатива полного отказа от Индокитая даже не рассматривалась. Кеннеди не пожелал подвести черту под усилиями, приложенными в этом направлении в течение истекшего десятилетия администрациями от обеих партий, особенно после залива Свиней. Уход из Индокитая означал бы также признание поражения перед лицом испытания, каким воспринималось противостояние новой коммунистической стратегии партизанской войны. И, что самое главное, Кеннеди верил в данный ему совет, а именно в то, что американская помощь позволит южновьетнамским вооруженным силам одержать победу над коммунистическими партизанами. В те преисполненные невинного неведения дни ни один из американских руководителей, к какой бы партии он ни принадлежал, ни в малейшей степени не в состоянии был предвидеть, что Америка прямиком направляется в центр головоломки.