Дитя Феникса. Часть 2
Шрифт:
Он читал стихотворение, а она слушала его, как зачарованная, не сводя с него глаз и почти не дотрагиваясь до еды. Черты его красивого лица еще не приобрели законченных линий взрослого мужчины, и щеки над бородкой сохраняли детскую округлость и свежесть; на них не было следов прыщей, часто сопровождающих созревание. Ей вдруг захотелось погладить его по нежной щеке.
Закончив декламацию, Дональд рухнул у ее ног на коврик и потянулся за едой. При всем своем романтизме он не страдал отсутствием аппетита и ел внушительными порциями, с удовольствием поглощая еду. Элейн, пряча улыбку, подвинула к нему и свою порцию.
Когда трапеза была закончена, многие решили подремать в тени под убаюкивающие мелодии арфиста. Но Элейн была возбуждена, и отдыхать ей не хотелось. Вскочив на ноги, она протянула ему руку.
– Не пройтись ли нам под деревьями? В лесу прохладнее. У меня нет никакого желания слушать, как люди около нас рыгают, насытившись, а потом храпят что есть силы.
Элейн быстро пошла вперед, не сомневаясь в том, что он последует за ней. Она мгновенно оказалась под прохладной сенью густого леса, куда не доносилась музыка. Тишина дня в его зените подавляла; в ней была какая-то волшебная сила. Все живое в природе спало. Приподняв рукой убранные в сетку тяжелые волосы, чтобы освежить шею сзади, она повернулась к Дональду, шедшему за ней по пятам, и улыбнулась ему. Подвеску с фениксом она заблаговременно оставила в своих покоях, спрятав на самое дно сундука.
– Думаю, вам было бы сейчас куда приятнее плавать, раздевшись, в речке, чем гулять со мной. – Привалившись спиной к дереву, она чувствовала, как от жары увлажнилась кожа у нее под грудью.
– Нет, я хочу быть только здесь, и больше нигде. – Он шагнул к ней. – Миледи Элейн…
– Нет, Дональд. – Уловив особое выражение на его лице, она выставила вперед руку, словно защищаясь. Страсть в глазах молодого человека испугала ее.
Что бы ты стала делать, если бы твой возлюбленный в одну прекрасную ночь позвал тебя на свидание и поцеловал бы в тени деревьев под луной? Или выманил бы тебя прокатиться верхом, и ты оказалась бы с ним наедине…
Из глубин памяти вдруг прозвучали у нее в голове слова матери, и она вспомнила, как много лет назад Джоанна рассказывала ей об Уильяме де Броуз; теперь Элейн понимала, какую муку должна была тогда испытывать ее мать. Да, теперь-то она ее понимала.
– Элейн, пожалуйста. – Голос Дональда прервал ее печальные воспоминания. – Я так люблю вас, неужели вы не позволите мне хоть раз поцеловать вас?
– Нет, Дональд! – сказала она. Ей хотелось убежать от него. – Нет, – уже тише молвила она. Это уже не было игрой в кавалеров и дам, это было всерьез. – Нам нельзя увлекаться, это было бы ошибкой. Я уже стара и гожусь вам в матери. – Никому из них не пришло в голову, что преградой их любви мог быть ее муж.
Оторвавшись от дерева, Элейн проскользнула мимо Дональда и направилась к заросшей травой тропинке.
– Вы никогда не будете старой для меня, миледи, – крикнул ей в спину Дональд. – Даже когда вам будет сто лет, для меня вы будете, как еще не распустившаяся роза, и я буду целовать ваши глаза и губы, и они будут такими же бархатными и свежими, как лепестки розы на заре.
Элейн подавила улыбку. Надо было прекратить это немедленно, иначе она могла обидеть его резким словом.
– Дональд… – начала она.
Он упрямо помотал головой:
– Всего один поцелуй, миледи, единственный поцелуй, умоляю. Неужели
Элейн хорошо понимала: как бы ни были милы ее сердцу его общество, его подарки, стихи и комплименты и как бы ни было приятно принимать его ухаживания, вздохи, поклонение и искреннее восхищение ею, каким бы он красавцем ей ни казался, она должна была сейчас же, здесь же положить всему этому конец.
– Нет, Дональд, пора возвращаться к остальным.
– Еще немного. – Он стоял, преграждая ей дорогу к лужайке, где проходило пиршество. – Сначала я потребую вознаграждение за то, что покажу кратчайший путь. – Он как будто шутил, но, когда шагнул к ней, его глаза смотрели серьезно.
– Дональд, – пролепетала она.
– Тсс! – Взяв Элейн за плечи, он притянул ее к себе. – Одно маленькое вознаграждение.
Его губы были прохладными и твердыми на ее губах. В нем уже не осталось ничего мальчишеского, никакой робости. Руки, державшие ее, были руками взрослого мужчины. Пораженная, она внезапно ощутила неистовое желание; ею овладело искушение тотчас же отдаться ему. Оттолкнув его, Элейн сказала:
– Зачем вы это сделали, Дональд? Пойдемте к гостям. – Она вся дрожала.
Вдруг в лесу стало холодно. Солнце скрылось, и по земле вьюнком побежал злой ветерок, который поднял и закружил упавшие осенние листья вместе с высохшей землей; что-то вроде пыльной бури пронеслось между деревьями. Элейн с опаской огляделась. Мгновенный, как вспышка молнии, этот мимолетный вихрь напугал ее: угрозой и гневом был напоен сам воздух.
– Дональд, мы с вами любезничали, вы писали мне прекрасные стихи, и это мне льстило, – сказала она. – Но дальше нам заходить не следует. – Элейн старалась говорить как можно мягче, чтобы он не понял, как это ранит ее. – Будьте благоразумны, это опасно. Женитесь на ком-нибудь. – У нее чуть не вырвалось: на девушке ваших лет, но слова сами застряли в горле. Отвернувшись от него, она направилась к лужайке, чувствуя, как сгущается лесной мрак.
– Элейн. – Дональд не сдвинулся с места, он даже не пытался говорить громче. – Настанет день, когда вы измените свое решение.
Она не оглянулась.
На следующий день, испросив разрешения у короля, она отбыла в Фолкленд.
Замок Фолкленд. Октябрь 1257
Свет луны, проникая в узкое окно, падал на постель. Элейн в полусне глядела на лунную дорожку, прислушиваясь к ровному дыханию мужа, спавшему рядом с ней. Малкольма побеспокоил лунный свет, он застонал и стал ворочаться, словно сопротивляясь боли, и попытался натянуть на себя воображаемое покрывало. Элейн лежала не шевелясь и ждала, когда он снова успокоится.
– Александр… – беззвучно позвала она любимого. – Александр, где ты?
Элейн пошевелилась и запустила руку под подушку, где лежал ее феникс. Она чувствовала, как всю ее заливают лунные лучи, соблазнительные, тайно проникающие в ее тело, наполняющие его жаром желания.
– Александр.
Но из тени никто не являлся. Там его не было.
Ноябрь 1257
Спустя неделю в Фолкленд прибыл Роберт Брюс. Унаследовавший от отца титул лорда Аннандейла, он, когда умерла его мать, стал к тому же значительно богаче, так как ему отошла большая доля владений Честеров.