Дитя Плазмы
Шрифт:
К этому времени капитан уже выговорился, и Гуль посчитал возможным прислушаться к беседе Пилберга с Фергюсоном. Складывалось впечатление, что никто не интересовался новичками. Ужин протекал довольно спокойно. Прибавилась пара соседей, вот и все. Колонию населял на редкость хладнокровный народ…
– …Все законы в мире пронизаны одной и той же нитью, Фергюсон. Хотите примеры? Пожалуйста! Сообщающиеся сосуды Бернулли – раз! Эпидемии, подстегивающие общечеловеческий иммунитет, – два! – Пилберг плотоядно улыбнулся. – И наконец – наше любимое либидо, о котором с таким апломбом поминают в последнее время. Улавливаете связь?
– Довольно смутную.
– Отчего же?
– Да оттого, что очень
Скрипучий голосок Фергюсона терзал слух. Связок этот щуплый человек совсем не напрягал, но отчего-то сказанное выходило громким, почти оглушающим. Какая-то из фонем в голосе Фергюсона явно барахлила. В сереньком свитере, с торчащими во все стороны спутанными волосами, он походил на маленького голодного крысенка, и у Гуля с первых часов знакомства с Фергюсоном связались самые неприятные ассоциации.
– Что ж, предложите!
– Не буду. Потому что наперед знаю, во что это обернется. Вы тут же приметесь доказывать, что все слова состоят из букв одного и того же алфавита. Если это и есть то общее, о чем вы говорите, то спор превращается в бессмыслицу.
– Вас не проведешь, Ферги! – низкий рокочущий смех Пилберга напоминал мурлыканье льва. – Хотя про бессмыслицу вы зря. Любой спор, ведет ли он к новым точкам зрения, буксует ли на месте, является фрагментом, прекрасно вписывающимся в нашу жизнь. Его величество Коловращение ежедневно и еженощно взывает к людям, и мы вынуждены включаться во всеобщее бурление, хотим мы того или нет.
– Стало быть, все споры ведутся лишь во благо коловращения? – неожиданно вмешался Володя. – Но нам-то зачем это нужно? В чем смысл?
– А зачем нужны планеты, ветер и гравитация? – Пилберг был явно рад, что в разговор удалось втянуть еще одного оппонента. – Никто этого не знает! И наш спор – это то, чему должно быть, как должно быть рекам и пустыням. Обмен словесной энергией, бурление кофе над огнем!.. Другими словами – все те же сообщающиеся сосуды. Скажите грубость любому из нас, и уровень его, условно говоря, жидкости немедленно поднимется. Но дальше не сомневайтесь, он найдет способ уравняться с вами
– в драке ли, в перебранке, в чем-либо другом. Весь мир состоит из подобных уровневых колебаний. Мы не можем остановиться, потому что живем наподобие фотонов. И если даже вы заскучаете, вы и тогда не будете бездействовать. Такова природа человека. Будете набивать пузо, вышивать крестиком, вязать, пялиться на экран – словом, найдете себе занятие.
– Червячки, которые так или иначе будут и будут ползать,
– Фергюсон язвительно скривил тонкие бескровные губы. В дверном проеме мэрии мелькнула пестрая юбка Милиты, и, продолжая улыбаться, взъерошенный крысенок, немедленно уставился в ее сторону. Почему-то Гулю это не понравилось. Сидящий напротив него Трап широко зевнул. Поймав взгляд Гуля, лениво прикрыл рот огромной лапищей. Этой же рукой, немного погодя, стер выступившие на глаза слезы. Тарелка его была пуста, с куском «пемзы» он давно управился, но тем не менее вставать из-за стола не торопился. Он словно отсиживал положенные минуты, напоминая ученика, угодившего на скучный урок. Вероятно, как и Ригги, его ничуть не интересовало содержание беседы. Почему он не уходил, Гуль не понимал, как не понимал и того смутного беспокойства, которое вызывал в нем Трап. Такое бывает, когда кажется, что случайно встреченного человека где-то уже видел, но никак не сообразишь где. Отвернувшись, Гуль постарался выкинуть Трапа из головы.
– Природа наделила людей энергией, и все, что нам остается, это послушно расходовать ее. А как и куда – это уже каждый решает по своему усмотрению. Таким образом смысл – в суете! – Пилберг театрально развел руками. –
Заметив недоумение на лице капитана, Пилберг вилкой постучал по своей тарелке.
– Да, да! Я об этой штуковине. То есть, если называть вещи своими именами, то это скорее всего лишайник – единственное, что мы сумели обнаружить из местной флоры. Согласитесь, звучит как-то не очень. Другое дело – фрикасе. Кстати, название предложил Трап, честь ему и хвала…
– Фрикасе! – Фергюсон фыркнул, и тщедушное тельце его подпрыгнуло на стуле.
– Какая разница, – проворчал Трап. – Главное, что съедобно.
Фергюсон радостно потер руки, а профессор печально вздохнул.
– Ужасное племя – люди, – пожаловался он, глядя на Гуля и капитана. – Десятки раз объяснял им эти вещи, и десятки раз они благополучно возвращались к своим абсурдистским догмам. Если на то пошло, здесь все съедобно! Земля, скалы, вот эта самая вилка… Скажите, капитан, это действительно так сложно постичь?
– Буксующее мышление, – не без ехидства подсказал Фергюсон. – Что вы хотите, проф? Не у всех получается, как у вас: сегодня одно, завтра другое.
– Эволюция, мой дорогой воитель! Странно, что многих она раздражает. Вероятно, тех, кого в наименьшей степени коснулась. Но ведь тридцатилетний рубеж – еще причина, чтобы замыкаться на достигнутом. Вы все еще витаете на Земле, а это не Земля и не Марс и даже не Венера. Это иное качество, и пора бы нам всем свыкнуться с этим.
– К чему вы призываете? – Фергюсон чуть наклонил туловище, словно изготавливался броситься на профессора. – Зачем усложнять и без того сложное? Для какой такой надобности?… Верно, мы уже вроде как и не на Земле, ну и что? Вы уговариваете не пользоваться земными мерками, но других мерок у нас нет и вы их тоже не знаете. В результате мы со своими догмами движемся медленно, но при всем при том твердо стоим на своих двоих. Вы же скачете по гипотезам, как лис по болотным кочкам, и никто не сумеет точно предсказать, провалитесь вы в следующую секунду или только испачкаете хвост. Кто же действует разумнее, Пилберг?
Профессор лениво похлопал в ладоши, благодушным взором обвел присутствующих. Глаза у него поблескивали, словно их подсвечивало изнутри трепетное пламя свечи.
– Что бы я делал тут, если бы не этот забияка! Браво, Ферги! Осмелюсь спросить, отчего вы всего-навсего сержант?… Хорошо, хорошо! Не будем о грустном. В конце концов армия жалует не за способности. Мда… О лисице вы сказали неплохо, хотя согласиться с вами не могу. Именно эти нащупывающие прыжочки позволяли нам потихоньку собирать информацию об окружающем, и теперь мы по крайней мере представляем себе приблизительные размеры чудовища, знаем кое-что о местных аберрациях и сверхгравитации. А не проявляй мы любопытства, так и остались бы на прежнем уровне.
– Мы и остались на нем, – проскрипел Фергюсон. – Что мы знаем о двойниках? Ничего. А о себе, о наших собственных телах, об этом чертовом лишайнике, наконец, в котором каждому мерещится свое?
– Не все сразу, любезный! – Пилберг пристукнул ладонью по столу. – Вы берете быка за рога, но сначала надо до них дотянуться. Я имею в виду рога. Чего вы хотите от меня? Доходчивых объяснений по поводу всего происходящего? А откуда им взяться, позвольте вас спросить? Тем более, что выстраивать гипотезы вы наотрез отказываетесь? Не забывайте, мы имеем дело с многомерным миром, и перейти от трехмерного восприятия к тому уровню, на котором мы очутились, более чем сложно. Двойники… – Профессор сердито засопел. – Не надо спешить, Ферги. Поверьте мне, когда-нибудь придет время и для ваших двойников. А сейчас мы можем только предполагать.