Диверсанты Его Величества. «Рука бойцов колоть устала...»
Шрифт:
Проклятые русские! Добраться бы до них и… нет, не вцепиться в горло — поговорить о заключении мира. Увы, посланные с таковыми предложениями офицеры в лучшем случае пропадали без следа, а в худшем обнаруживались висящими на деревьях в лесу. Лютующие пейзане — страшно. Сожженные деревни и показательные казни привели к обратному результату, вызвав еще большее ожесточение. Неделю назад кто-то отравил колодцы в расположении дивизии генерала Гаржака… Таких потерь не случалось со дня штурма Лейпцига. Скифы…
А что стоят их летучие отряды? От мелких, численностью
— Срочное сообщение, сир! — лейтенант маркиз де Габриак, нынешний адъютант Императора, появился бесшумно, будто вел род не от рыцарей Крестовых походов, а от лакеев, тем рыцарям прислуживавших. Мерзкий человек, но других нет, и этот наверняка проживет не более месяца. Восьмой с начала войны.
— От кого?
В голосе Бонапарта прозвучала неясная надежда. Неужели один из посланцев к русскому царю смог пробиться сквозь плотное кольцо партизанских отрядов? Хорошо если бы так. Лучше капитуляция и почетный плен, чем такая вот неопределенность. Почему Павел Петрович медлит? Почему до сих пор не уничтожил окруженную и практически безоружную армию? В отсутствие достаточного количества сил не верится, но какова же настоящая причина? Темнит и хитрит петербургский карлик!
При этой мысли император самодовольно усмехнулся — в отличие от английских, в русских газетах никогда не насмехались над маленьким ростом Наполеона. Видимо, есть с чем сравнивать. На злосчастном параде в Москве… впрочем, там немного помогли сапоги с высокими каблуками…
— Неподалеку упал воздушный шар, и наши егеря…
— Дайте сюда!
Можно и не спрашивать, чей это шар. А что же в донесении?
— Разрешите перевести письмо на французский?
— Вон отсюда!
Опешивший от неожиданной грубости адъютант вылетел пулей, оставив императора в одиночестве. А тот с тщательно скрываемым нетерпением зажег русскую диковинку — керосиновую лампу, чуть подкрутил закоптивший было фитиль и сломал печати на плотном конверте. Переводчик Бонапарту не требовался, так как после встречи с царем он поставил себе задачу изучить русский язык. Льстецы утверждали, что преуспел и будто бы акцента совсем не чувствуется. Врут, конечно. Однако знаний вполне хватает на чтение газет и таких вот редких трофеев.
И что пишут?
— Канальи!
Буквально через минуту с императора слетела напускная невозмутимость. Какого черта? Какие англичане? Какая императрица Жозефина Первая? Они что, все ума лишились? И еще венгры? Зачем им понадобилось осаждать Вену?
— Габриак!
— Я здесь, Ваше Императорское Величество.
— Передайте приказ вывесить белые флаги. Везде!
— Призыв к переговорам, сир?
— Мы сдаемся, идиот!
— Капитуляция?
— Нет, bliad, maslennitsa! — почему-то по-русски ответил
Если бы капитан Нечихаев знал о принятом французским императором решении, он бы непременно повернул обратно. Пусть потом разжалуют и отдадут под суд за невыполнение приказа, пусть! Но это будет потом. Плох тот солдат, что не носит в ранце маршальский жезл, а еще хуже тот офицер, который не хочет поставить в войне жирную точку. Неправду говорят, будто военный человек живет только на поле битвы, а в промежутках между оными лишь существует и мечтает о следующем кровопролитии. Это наглая ложь, придуманная ни разу не нюхавшими пороху обывателями. Наоборот, смысл жизни настоящего солдата и состоит в том, чтобы исключить возможность всяких сражений. А уж если случится таковое… тогда да, тогда приходится воевать. И собственная жизнь здесь — дело третье.
Но капитан Нечихаев не знал. Не знал и на каждом привале видел один и тот же сон: поднимаются винтовки… коротышка с завязанными глазами у выщербленной пулями стены… команда… залп…
— Твою мать! — Мишка рывком сел и долго всматривался в полумрак палатки, с трудом осознавая, что уже проснулся.
— Матка Боска Остробрамска! — рядом подскочил Ртищев, еще не до конца выдавивший из себя поляка. — Что случилось, Михаил Касьянович?
— Ерунда, — Нечихаев протер ладонями лицо. — Померещилось.
— Не скажите. — Сергей Андреевич дотянулся до стоящей между походными кроватями железной печки и вытащил уголек специальными щипчиками. Трофейными, из офицерского несессера. С вечера набитая табаком трубка немного похрюкала от энергичных затяжек и выпустила клуб душистого дыма. — Бывает еще сон в руку. Вот у меня однажды… Хотя нет, Марыся здесь совсем не из того… и Агнешка тоже… Барбара вообще из другого сна…
— А Екатерина Полуэктовна?
— Это святое, Михаил Касьянович.
— В смысле?
— Ангелам в грешных снах делать нечего.
— Понятно.
— А бывают сновидения с предупреждениями.
— Да? — Мишка положил руку на стоящую у кровати винтовку. — Может быть, все же почти чужая земля.
Ртищев хмыкнул:
— Понятное дело, чухонские губернии никогда не станут русскими. Если только предположить сказочный вариант с переселением местных жителей куда-нибудь на Таймыр. Но государь Павел Петрович вряд ли на это пойдет.
— Почему бы и нет? — Нечихаев прогнал остатки сна. — Если экономически обосновать…
— Вы возьметесь?
— Я? Нет, не возьмусь. Но светлейший князь Кутузов неоднократно высказывал мысли…
— Мысли, не подкрепленные действием, называются мечтами.
— Мечты — это то, что сбывается. Все остальное — грезы. Но все равно Михаил Илларионович не похож на наивного мечтателя.
— Это точно, — согласился Ртищев и отложил погасшую трубку. — Сходить, что ли, посты проверить?
— Я с вами, — Нечихаев щелкнул крышкой часов, безуспешно пытаясь разглядеть в темноте стрелки. — Интересно, новый год уже наступил или мы еще в старом живем?