Диверсия не состоялась
Шрифт:
Мы учились жить двойной жизнью. На глазах у фашистов весело играли, пели песни. А когда оставались одни, с волнением передавали друг другу новости, которые узнавали за день.
– Дом-то каменный за забором - это ведь штаб ихний!…
– Зря, что ли, Шварц оттуда не вылазит.
– Вот бы настоящие гранаты нам дали!
– Жди, дадут!
– А может, после когда-нибудь…
Рано утром, 14 июля, проснувшись, я выглянул на улицу и заметил у палаток две машины. Должно быть, здорово я спал, что не слыхал, как они вкатились во двор. В глубине площадки промелькнула черная тень. Шварц?
Послышался пронзительный крик:
– Подъем!
Мы выскочили из палаток. Последовала команда:
– В две шеренги становись! Равняйсь! Смирно!
– Итак, - торжественно произнес Шварц.
– Настал долгожданный день. Через несколько минут вы покинете свой городок. Великая Германия ждет вас!
Полусонные лица ребят выражали отчаяние и растерянность.
Петя Фролов подбежал к обочине дороги и, присев на корточки, нагреб руками земли, набил ею карманы своих необъятных галифе.
– По машинам, марш!
Взревели моторы, и грузовики один за другим устремились к шоссе. Тени от кузовов, покачиваясь из стороны в сторону, бежали по серому асфальту… Остановились у вокзала.
– Выходи! Быстро, быстро!
– Федотов подталкивал нас. Мы попали в купе рядом с тамбуром. В нос ударил спертый воздух из отхожего места. Я протиснулся к окну. По перрону носильщики тащили тюки, чемоданы, ящики. Вслед за ними бежали фрицы и кричали: «Быстрей, быстрей!» Раздался паровозный гудок, состав вздрогнул и плавно тронулся с места. В соседнем купе заиграла губная гармошка. Гитлеровцы пели:
Мы прилипли к окну. Дробно стучали колеса. На древнем Смоленском холме сверкали позолотой купола Успенского собора. Вот и знаменитые Гнездовские курганы… А дальше никто из нас дороги не знал. Состав пересек черту города и, ускоряя бег, устремился на запад, в неизвестность.
Когда стало смеркаться, эшелон вдруг начал спотыкаться. Он то набирал скорость, то вдруг резко тормозил, а в одном месте даже остановился. Прижавшись к окну, я неосторожно сдвинул светомаскировку, и тотчас из лесу сверкнуло. Трассирующие пули огненными пунктирами прошили вагоны. Фрицы заметались.
В проходе глухо звякнул винтовочный выстрел.
Ваня Селиверстов шепнул мне:
– Надо бежать.
Мы приготовились прыгать через окно. Ваня, уцепившись руками за края спальных полок, выбросил ноги вперед, хотел оттолкнуться, но резкая команда остановила его.
– Ложись!
– рявкнул солдат из охраны.
Фрицы нацелили свои автоматы на окна. Состав, вздрагивая, медленно тащился вперед. Прогремело еще несколько выстрелов, и наступила тишина. С этой минуты у всех нас пропала последняя надежда на побег.
Спустя двое суток поезд уже мчался по чужой земле. Немцы заметно оживились. За окном мелькали красные черепичные крыши домов, островерхие кирхи, сады и вдоль всего пути - аккуратные ряды подстриженных деревьев. Из репродукторов звучали армейские марши. Безногий ефрейтор из соседнего купе с радостной улыбкой смотрел на привокзальную площадь. Он ежеминутно восклицал по-немецки:
– Кассель! Я - дома! Какое счастье! Я живой!
Внезапно послышался тревожный звук сирены. Сухо затявкали зенитки. На станцию
Шварц приказал солдатам потеснить толпу и освободить для нас несколько квадратных метров площади. Люди автоматически подчинились приказу. Мы, сбившись в кучу на крошечном пятачке, с возбуждением заговорили по-русски:
– Во, бомбят!
– А как ты думал? Все дома на камни перемолотят.
– Русские! Смотрите! Здесь русские! Они убьют нас!
– суматошно закричал по-немецки толстенький старичок лет шестидесяти со свастикой на рукаве. Глазами безумца он смотрел в нашу сторону и, захлебываясь в собственных словах, продолжал что-то выкрикивать. Потом размахался руками и сбил с моей макушки пилотку. Шварц, как коршун, налетел на него и размашисто ударил по щеке. Трудно было поверить, чтоб немца бил немец. И из-за кого! От удивления на какой-то миг я даже закрыл глаза. Впервые приходилось видеть такое. Шварц в самом деле хлестал по лицу старика со свастикой на рукаве, приговаривая:
– Германия превыше всего, болван… Через час мы вышли из бомбоубежища.
– Ничего себе экскурсия, - протянул Женя Хатистов. Витя Корольков показал рукой на горящий жилой дом, вокруг которого метались люди:
– Смотрите, фрицы в пламя лезут!
– Ну и пусть. Наших небось тоже немало сгорело, когда бомбили Смоленск, - сказал я.
– Верно, теперь пусть и фрицы прочувствуют, как нам лихо было.
Во всех концах города багровели отблески пожаров. Мы долго шли по каким-то закоулкам мимо разрушенных бомбами, дымящихся зданий. И всю дорогу мне казалось, что воспитатель с некоторой растерянностью смотрит на руины: американцы и англичане одновременно размолотили Кассель. Федотов привел нас в какой-то двор, в глубине которого стояли два уцелевших от бомбежки одноэтажных здания, выкрашенных в защитный цвет. Мы остановились возле одного из них. Федотов сказал:
– Вот и приехали.
Я с любопытством уставился на запыленное окно деревянной казармы, увидев в нем мальчишеское лицо. На меня смотрели недобрые глаза, холодные и колючие, как льдинки.
– Там кто-то живет?
– воскликнул я.
– Это гитлерюгенд, - улыбнулся Федотов.
– А кто они такие?
– спросил Володя Пучков.
– Дети Великой Германии. Ну, входите по одному!
В большой, заставленной кроватями комнате пахло йодом и хлорной известью. Сверкали белизной простыни и подушки.
– Посмотрите, что у каждого из вас лежит под подушкой.
– Открытка!
– ахнул Женя.
– А на ней танк, совсем как настоящий!
Федотов погладил Женю по рыжей макушке:
– Это тебе подарок от мальчиков из «Гитлерюгенда».
– Я их видел, они только что были здесь, - сказал я.
– Почему же они спрятались?
– Нас испугались!
– засмеялись ребята. Воспитатель строго посмотрел на них:
– Придет время, и они пригласят вас к себе.
– Больно нужно!
– проворчал Володька.