Дивная золотистая улика
Шрифт:
– Сегодня он работает, снимает какой-то юбилей. Такие гулянки всегда поздно заканчиваются, не ночью же к нему ехать.
– Кажется, вы в ссоре, - напомнил Гоша.
– Так откуда вам известны его планы?
– А Саша вчера утром приходил мириться и похвастался хорошим заказом. Я сначала слушала, что он говорит, а потом мы опять разругались.
– Можно прямо на празднике с ним встретиться, - предложила я.
– Разговор много
– Я не знаю, где это. Он только сказал, что поедет снимать юбилей и нужно будет сделать видеодиск и кучу фотографий. И что ему хорошо заплатят. Я же говорю - хвастался.
– Что ж, значит завтра, - сделал вывод Баринов.
– А пока ответьте, пожалуйста, еще на несколько вопросов...
Наконец, покачивающаяся от переживаний и усталости Марина ушла, а мы перебрались к шефу в кабинет и начали вялое совещание. Мне уже расхотелось рассказывать про школу фламенко и эффектную госпожу Санчес, поэтому я коротко сообщила, что алиби на момент первой встречи с Поршневым у Елены Юрьевны нет и быть не может. Гоша, тоже непривычно сухо, изложил сведения по Углянцеву. Слушая его, я машинально кивала - примерно то же самое мне говорил информатор Леша. Анатолий Андреевич - деловой человек, круг интересов необычайно разнообразен, при этом ни в каком откровенном криминале не замечен. Ничего нового.
Потом мы обсудили арест Котельниковой и дружно пришли к выводу, что она Поршнева не убивала. Марину, с некоторыми оговорками, от подозрений тоже освободили. Причем оговорки касались не убийства, а взаимоотношений с Углянцевым и странного исчезновения кольца из ее сумочки. А потом Баринов неожиданно распустил нас по домам. Дескать, день был тяжелый, Котельникова все равно в СИЗО, а Поршнев в морге, и с этим мы ничего поделать не можем. Все остальное вполне терпит до завтра, когда мы, отдохнув, с новыми силами, энергично возьмемся...
Уговаривать нас ему не пришлось - мы разбежались за пять минут. Причем, я настолько заторопилась и засуетилась, что вместо плаща привычно натянула старенькую куртку. На улице заметила свою оплошность, но не стала возвращаться - плохая примета.
По дороге домой я вспомнила, что мама просила купить кое-каких продуктов и заглянула в магазин. Казалось бы, ничего особенного: молоко, кефир, сметана, хлеб, макароны, да еще кое-какие мелочи, а вышла я с двумя большими пакетами в руках. Особо отмечаю: не слишком легкими пакетами. Точнее, пакеты были довольно тяжелыми. Вы спросите, почему я это отмечаю особо, да еще и повторяю? Потому, что большие неуклюжие пакеты в руках здорово замедляют реакцию. Не только механическую - на голову, как оказалось, это тоже действует! И действует самым негативным образом.
Именно поэтому, когда меня сильно толкнули в спину, я только вцепилась покрепче в чертовы пакеты, чтобы, не дай бог, не уронить в грязь кефир и макароны! Если бы я, плюнув на продукты, мгновенно освободила руки, развернулась, да не теряя времени, врезала с разворота ногой, может, все обернулось бы по-другому. А может, и нет. Будем реалистами - все-таки, их было четверо. Четверо накачанных и явно обученных парней. И церемониться со мной они, похоже, не собирались.
В машине я оказалась в самом унизительном положении: на полу между сиденьями, со связанными за спиной руками и с отвратительно пахнущим мешком на голове. В общем, подробности мне вспоминать не хочется.
Вы и так поняли, что меня похитили. Должна признаться: те несколько минут, что я лежала, скорчившись на полу машины, были не самыми приятными в моей жизни. И боюсь, что проявила себя в этой ситуации совсем не как героическая личность. Мне бы, не отвлекаясь на пустяки, быстро и сосредоточенно прокачивать: кто? зачем? как? кому выгодно? что делать? Я же, вместо того, чтобы заняться этим абсолютно необходимым анализом, представила, что будет с мамой, если я сегодня не вернусь домой. Никогда не вернусь. И с папой. И с Маринкой. И с Сан Сергеичем, с Гошей, с Ниночкой...
Жалко было их, жалко себя, жалко всех. Жалко так, что на глаза навернулись слезы. Но больше всего было жалко маму. И еще почему-то я вспомнила неприятного Витю Кириллова. Вот он-то, как раз, моему исчезновению только обрадуется. А вот фигушки ему, не дождется! Слезы незаметно испарились, вместо жалости к себе пришла злость. И надо сказать, очень вовремя.
Машина остановилась, и меня выволокли наружу. Потом повели куда-то, придерживая за плечи и направляя пинками. Несколько шагов по тротуару, невысокое, в три ступеньки, крыльцо и длинный коридор. Пару раз я, оступившись, не смогла удержаться на ногах. Ловить меня никто не бросался - расступившись, давали упасть, а потом поднимали резким рывком за шиворот. Вот когда я порадовалась, что не вернулась в офис за плащом. Вы не верите в приметы? Так вот вам, пожалуйста! Представляете, во что при таком варварском обращении превратился бы мой дивный золотистый плащ?
В конце коридора - судя по тому, что меня остановили, прижав к скользкой стене, да по характерному гудению - кабина лифта. После лифта снова коридор, на сей раз короткий и, наконец, с моей головы сдернули вонючий мешок.
Я несколько раз моргнула, прищурилась (после плотного мешка свет в комнате показался мне слишком ярким), вгляделась в человека, удобно устроившегося в кресле за обширным офисным столом прямо напротив меня, и задохнулась от удивления и ярости. Судя по выражению его лица, Анатоль Углянцев испытывал схожие чувства. Голос у нас прорезался одновременно:
– Вы что себе позволяете!
– рявкнула я неожиданным для себя самой густым меццо (меццо - это, грубо говоря, женский бас. Откуда я знаю? А вы что, забыли: у меня сестренка в консерватории учится!) - Думаете, вам это с рук сойдет?
– Идиоты! Кретины! Вы что натворили?
– параллельно со мной визжал Углянцев.
Четыре гориллы, выстроившиеся у стены справа от меня, растерянно переглянулись. В одном из них, том, что сейчас стоял дальше всех, я узнала лопоухого водителя "Вольво".