Длинная тень греха
Шрифт:
— Что вам нужно?! — опомнился Садиков, пытаясь стряхнуть со своего рукава ее руку. — Чего цепляетесь? Если желаете говорить, говорите, а рукам волю не давайте.
— Ага, ладно! — воскликнула она почти весело и убрала руку в свой карман, опустила на мгновение голову, подумала и говорит. — Мы тут подписи собираем, вы не могли бы…
— Нет! Это черт знает, что такое!!! — воскликнул Садиков, от облегчения едва не расплакавшись.
Он-то за те короткие мгновения, что дама его рассматривала, успел такого нагородить!..
И из милиции-то она. И из прокуратуры. Следом шла налоговая
— Какие вы все подписи собираете, скажите на милость?! — возмутился Садиков, но без того напора, с которым он отбрыкивался от «красной шапочки» в минувшую пятницу. — Что вам это дает?
— Ну… Я не знаю… — женщина, на вид которой могло быть как двадцать пять, так и все сорок, неловко потупилась под его взглядом. — Это поможет расшевелить общественность. Заставить к ней прислушаться.
— Кого?! Кого заставить? Если вы о городских властях, то те страдают хронической глухотой к воплям вашей общественности, — проговорил он снисходительно, поглядывая на женщину со все возрастающей симпатией. Даже помечтать успел мимоходом, как он ее раздевает на своем белоснежном диване. Породистая была девка, чего уж… — Что на этот раз? Кому и за что хотите предъявить? А? Ну, говорите, не стесняйтесь, дорогая… Как вас зовут-то хоть скажите?
— Меня? — она быстро глянула на него и коротко загадочно хмыкнула. — Да какая разница, как меня зовут? Дело разве в этом? Дело в том, что в наших дворах, и в вашем в том числе, собираются строить…
— Знаю, знаю, гаражный кооператив. И все ваши воззвания я уже успел подписать, — перебил ее неучтиво Садиков и расслабился настолько, что позволил себе взять дамочку за подбородок и приподнять ее лицо. — Ну? Что-то еще ко мне имеется? Думаете, оттого, что поставлю я свою закорючку на ваших бумагах или нет, что-то изменится? И ваши липы…
— При чем тут липы?! — она возмущенно отпрянула, высвобождая свое лицо из его руки, с которой тот даже не удосужился снять перчатки. — Разговор теперь уже ведется о детской площадке! Липы — это одно. А вот детская площадка — это совсем другое! Мои дети где станут играть, если здесь начнется строительство? В подвале?
У нее есть дети. Садиков мгновенно потерял интерес к собеседнице. Глянул на нее без прежней расслабленности, а строго, с напускным высокомерием, с таким, что сквозит из-под полуопущенных ресниц. Таким взглядом он обычно загонял в тупик молоденьких девчонок на фотосессиях, когда их слишком уж заносило. На них действовало безотказно, а вот с дамочкой случился прокол. На нее его уничижительный взгляд не произвел ровным счетом никакого впечатления. Дернув правым плечом, она стряхнула ручки объемной сумочки. Порылась в ней и достала тонкую пластиковую папку.
История повторялась. Сейчас она начнет рыться в бумагах. Искать лист с его данными. Хотя откуда ей знать, кто он? Скорее начнет заполнять подписной лист прямо здесь, на улице, на виду у прохожих, под порывами ледяного ветра.
На это уйдет время, а его у Садикова не было вовсе. Может, и было,
Но нет, все произошло очень быстро. И бумагу она извлекла молниеносно, и писать на девственно чистом листе ничего не стала.
— Что это? — Сима капризно выпятил губы. — Вы что хотите, чтобы я подписал этот чистый лист бумаги?
— Ага! — подтвердила дама, по-прежнему глядя на него цепко и пытливо. — Можете указать, кто и что и где проживаете.
— А не пошла бы ты! — Садиков разозлился, это уже попахивало откровенной аферой, к тому же в ноздри снова полез знакомый аромат предосторожности. — Чистый лист я ей стану подписывать, как же! Всего, мадам, ищите дураков в другом месте! А деток летом советую вывозить к морю.
— Ага, ладно, — она смирилась слишком быстро, в мгновение ока убрав и лист бумаги, и авторучку в сумочку. — Не хотите поддержать детей нашего микрорайона? Так и запишем! Вот скажите, а у вас есть дети?
— С какой стати им у меня быть?! — вполне искренне возмутился Сима, неловко отступая от нее с расчищенного тротуара и проваливаясь левой ногой в сугроб по щиколотку. — Я не женат! И детей плодить без брака не намерен. И вообще… Проблемы ваших детей — это только ваши проблемы, так ведь?
Она молчала, глядя куда-то в сторону. И уходить не уходила, и отвечать ему ничего не отвечала.
И он стоял, как привязанный. Одна нога на тротуаре, вторая в сугробе, рука с пустым пакетом за спиной, вторая повисла вдоль тела.
Глупая сцена, разозлился снова Садиков. Дамочка от безделья цепляется к прохожим. А может, она вообще чокнутая какая-нибудь, а он с ней в контакт вступил. Пора было сматываться подобру-поздорову.
Он выдернул ногу из снега, отряхнул ее с присущей ему аккуратной неторопливостью и, прежде чем отвернуться и продолжить свой путь к магазину, обронил:
— Желаю вам удачи, дорогая! Удачи на вашем тернистом пути восстановления справедливости.
— Ага! — ухмыльнулась она как-то уж слишком подло и многозначительно. — Удача мне не помешает. А вот вам хочу пожелать, уважаемый… Избавьтесь от равнодушия, и поскорее! Оно плохое подспорье в этой жизни, поверьте. И если уж у вас нет своих детей, помогайте хотя бы чужим. Денег-то с вас за это никто пока не берет.
И она пошла от него прочь: высокая, с гордо запрокинутой головой. Хорошо пошла, красиво. Это он уже, как профессионал, отметил. Отметил и забыл тут же и о ней, и о просьбе ее неинтересной, заспешив по своим делам.
Вспомнил ближе к вечеру, безрезультатно прождав свою любовницу и измаявшись от неизвестности и скуки. Вспомнил и заволновался с чего-то вдруг. Что-то не понравилось ему во всей этой истории. А что — понять он пока был не в силах.
Руки сами собой потянулись к аппарату на столике и набрали номер того телефона, что значился возле домофона их подъездной двери. Номер этот принадлежал той самой чертовой общественности, радеющей за общие права и спокойствие. Там, в их закуте, постоянно кто-нибудь находился, и постоянно что-нибудь и с кем-нибудь решал. Какие-нибудь глобальные проблемы типа тех, с которыми к нему пристала сегодня эта общественница.