Дмитрий Донской

Бородин Сергей Петрович

– А на торгу, – рассказывал он, – татарина поймали. Вот истинный бог!

Сам видел!

– Кто ж таков?

– А Сысой-шорник. Вот кто!

– Вот сучий сын! Кто б мог подумать? – удивился хилый голый старик, прикрывая веником срам.

Кто-то переспросил:

– Сысой? Ух и язва был!

– Татарин! – объяснил поп. – Они все злы на христиан.

– А попов татары милуют, – ответил Кирилл, – знать, за христиан не чтут!..

– Ох, я тебя за эти слова…

– А что? – спросил Кирилл, трогая рукоять кинжала.

– Да слова как слова! Что

в них такого? Благослови тя бог! – ответил поп.

– Ну ин и добро, что заспешил: мне место ослобонилось! – одобрил Кирилл.

– Да он что-то забыл помыться. Только было раздеваться сел! – сказал банщик.

– Звонить побежал.

– Чего?

– О поимании супостата Сысоя благодарственный молебен служить.

– А! – догадался банщик.

Едва вошел в парню, тело запахло лесом, смолой, дегтем и ладаном, пока не домылся до нежного аромата тела.

Кирилл хлестал себя веником, и кожа зарозовела, заблагоухала березой.

А парня пахла дымом и сыростью, мутная склизь текла со стен, и скамья, на которую сел, осклизла. Но он лил на себя воду, воду Оки, реки, на которой жила Анюта.

"А может, и она теперь тревожится? Куда ей идти, если и впрямь побегут из города?"

Он вышел в застланный свежей соломой предбанник, напился воды из ушата. И оделся.

Пока он мылся, прояснело. К западу текли низкие облака, и в прорывах темнела густая синева августовского неба. Но, как ни зорко вглядывались коломяне в заокские дали, дорога оставалась пустой, не было вестей от войска, словно никого и не было там, за сизыми шеломами лесов. Это был час, когда Бегич перешел Вожу.

Глава 14

ВОЖА

Бегич смотрел вдаль: все туман и туман! Сырой холод вставал с земли.

Орда вставала. Воины вскакивали на коней; сотня за сотней мчалась вперед по его слову. Они внезапно появлялись и тотчас исчезали в тумане, словно их поглощал воздух.

Лишь назойливое ржанье коней, крики и свист людей не смолкая катились перед ним вперед.

Бегич стоял на своих коротких ногах, непомерно широкоплечий, круглоголовый, с глазами, оттянутыми к вискам. Ноздрями, вздернутыми вверх, он вдыхал воздух чужой земли, улавливал в этой земле, в траве, в воздухе неопределенный, но чуждый, гнетущий запах: за туманом, где-то далеко или близко – впереди, пахло гарью и дымом костров. Чуть заспанные, раскрасневшиеся от холода и сырости, прилаживая оружие или оправляя седла, всадники проходили на рысях.

"Наша конница хороша на рысях, – подумал Бегич. – Русы сказали бы:

"Добры тухтарски комони на грунах". Некого спросить, верно ли так? (Много лет силился он изучить язык русских.) Позади воин держал Бегичева коня. Пегий конь шевелил розовыми ноздрями. Позади стояли в стременах ордынские князья-мурзы. Некоторые из них знали и персидский, и джагатайский языки. Бегич обернулся к Хазибею:

– Русского не разумеешь, князь?

– Я общаюсь с ними не языком, а плетью.

– Давно общаешься, князь?

– Их у нас в Орде немало.

– Но это пленники,

князь.

– Все они одинаковы.

– А их воинов ты видел?

Хази-бей показал на мимо идущую конницу:

– Достаточно видеть этих, чтобы не задумываться о тех.

Бегич нахмурился.

В гомоне и тумане гонцу долго не удавалось отыскать Бегича. Наконец он подскакал:

– Говорю: первый караул пытался перейти реку, но брод охраняется.

– Пробовали сбить охрану?

– Они сидят в завалах и не подпускают к берегу.

– Искали другой брод?

– Пошли искать вниз по реке.

Хази-бей спросил у гонца:

– Как называется река?

Бегич ответил:

– Вожа.

Карагалук презрительно посмотрел на Бегича:

– Можно подумать, что князь Бегич хочет служить Московскому Дмитрию: язык Руси учит, все на Руси реки помнит.

– Потому что Бегич не хочет служить Дмитрию.

– Каждый по-своему понимает долг военачальника! – вступился за Бегича мурза Кастрюк.

Гонец продолжал стоять перед ними, держа в поводу лошадь. А уже прискакал новый гонец:

– Говорю: нашли брод. Видели на той стороне русов. Мы пустили стрелы, они ушли.

Хази-бей хлопнул ладонями о колена:

– Они всегда бегут от нас! Не надо было тратить стрел: показали б им плеть, и они ушли бы.

Воин косо усмехнулся, но продолжал смотреть в глаза Бегича.

– Много было русов?

– Туман. Видно было троих.

Бегич посмотрел в сторону мурз.

Хази-бей, любимец Мамая, одевается персом, не умеет сам панциря надеть, рабы ему ремни застегивают на доспехах. Каверга не стесняется спрашивать у старых воинов, хороши ли русские полонянки. Таш-бек в войске занят только лошадьми. Карагалук – родственник Мамая, и Мамай дал Карагалуку высокую степень в коннице. Силен в плечах Кастрюк и смел в битвах. Этот может вести за собой на врага, но как обойти врага – не догадается. Один глаз у войска – это единственный глаз Бегича.

Бегич кивнул воинам, и ему принесли доспехи. Сбросив халат, он быстро влез в панцирь, припоясал меч, вскочил в седло и принял из рук воинов остальное оружие.

– А стоит ли спешить с этим? – спросил Хази-бей.

Но Кастрюк тоже вооружился. Во всеоружии стояли вокруг Бегича старые его соратники.

Не оборачиваясь на мурз, Бегич тронул сапогами бока коня и поехал в туман. Князья последовали за ним.

Так, еле различая землю, ехали до полудня.

Днем туман стал рассеиваться, проглянуло солнце.

Татары перешли брод.

Позади, за рекой, еще оставались обозы, женщины, кочевое имущество, рабы, полонянки, скот. Но ждать их стало некогда: впереди, на горбатых холмах, стояло русское войско.

Солнце освещало русских с запада, и доспехи их сверкали, как лед.

Дмитрий смотрел с холмов на движение татар. За Дмитрием стояли отборные полки и великокняжеская дружина.

На левом крыле стоял князь Данила Пронский с конницей и пешими полками.

На правом – окольничий Тимофей Вельяминов с Полоцким князем Андреем Ольгердовичем.