Днем с огнем
Шрифт:
"И это ее я пытался сбить с толку, обезьянничая? Да этого мастодонта граната в пасти не прошибет, что ей мои кривляния…" — грустно подумал я.
Обидно мне не было. Я только начал прозревать и обозревать пропасть между собой и Федей Палеолог. Котенка ткнули в лужицу носом.
— Чтобы стать пешкой, — повторилась она. — Нужен колоссальный труд. Или покровители, влиятельные до той степени, чтобы вознести вашу значимость до статуса фигуры. Ибо даже с пешкой в определенный момент считаются. С пылью — не считается никто. Семен Ильич, конечно, ошибся,
Я не стал повторять: "Ничего". Вместо этого я снова и снова прокручивал в голове обещание помощи, данное Сергею Крылову. И вспоминал экскурс в историю театра пантомимы… И понимал все отчетливее, что болваном в обществе специалиста по древностям ощущал себя неспроста. Я и был — глупенький слепой барашек.
— Продолжил жить прежней жизнью, Федя Ивановна, — сказал, наскоро, как в перемотке, прокрутив в голове события с того утра, когда я вошел в горящий гараж. — Наверное, другой на моем месте прыгал бы от радости. Или сжег бы город. Просто потому, что внезапно смог его сжечь.
— А вы не запрыгали? — с печальной улыбкой спросила она.
— Меня устраивала моя жизнь, — незнамо в какой уже раз пожал плечами. — И мне как-то забыли выдать самоучитель по развитию дара огневого. Ни гримуара силы, ни записок предыдущих пользователей. А город мне нравится, жечь я его не хочу.
— Ваша жизнь — прежняя жизнь, — вкрадчиво проговорила хозяйка дома. — Сгорела дотла в том пожаре. Выплавилась в воспоминания, а вы за них зачем-то уцепились. Как за якорь, возможно. И не удивительно, что якорь этот стал тянуть вас ко дну. Сбросьте его, пока еще можете выплыть.
Мне вспомнился и тяжелый, полный безнадежности взгляд Кошара.
— Не знаю, отчего вам этого не говорит ваш наставник, а он, без сомнений, есть у вас, — продолжила, так и не дождавшись отклика от меня, Палеолог. — Сужу по тому, что видела сама. Поймите, Андрюшенька, независимо от вашей воли и желания, вы — уже на доске. Что делать с этим дальше — решать вам.
Она замолчала.
— Благодарю за пищу для размышлений, — приготовился встать и уйти. — За пищу для разума, за пищу для тела. Час поздний, не стану злоупотреблять гостеприимством.
— Обиделись все же, — сделала свои выводы хозяйка.
— Ничуть, — качнул головой.
Не кривил душой. Обижаться на правду — последнее дело.
— Тогда позвольте последний вопрос, — она поднялась с диванчика следом за мной. — Деликатный. Дмитрий Федорович наверняка оставил работы и записи. Он был большой специалист, и было бы неверно, чтобы труды его канули в забвение. Могу ли я как-то ознакомиться?..
— Мне жаль, — прервал я ее. — Но все бумаги из отцовского кабинета мать вывезла.
И вновь я говорил чистую правду: ма даже книги с полок поснимала. И что с всей этой макулатурой сталось, без понятия.
— А матушка ваша?..
— Отбыла за границу, — вздохнул. — Бессрочно.
— Что же, досадно, — не стала скрывать разочарование
Я подождал. У меня дома овинник с парадником, они все сладкое до крошки подъедят. Федя Ивановна в роли радушной хозяйки выглядела донельзя органично. А мне дали вдосталь пищи для ума. Мне было не до сладкого.
Пока ехал до дома, потряхиваемый дорожными ухабами, утрясал и мысли. Были они… разными.
Для чего зазвала меня к себе Палеолог? Глянуть на пылинку с доски? Вблизи, под лупой? Предложить покровительство? Хотя это — едва ли, хотела бы, предложила. Поделиться соображениями о служивых? Или же вся соль была в последнем-деликатном вопросе?
Я уперся лбом в спинку сиденья маршрутки переднего ряда. Охладить головушку от жара дум о пластик. Еще недавно мой удобный мир был понятен. Доступен. Ощутим. Вот, как сиденье, на которое я взгромоздил пакет с дареными пирожными.
На сидении — пара шерстинок. Наверное, здесь до меня ехала дама с собачкой. Миниатюрной тявкалкой… И запах песьих лап.
Когда мой мир перевернулся, почему я не перевернулся вместе с ним?
"Нужно бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте", — так, кажется, говорилось в "Алисе в Зазеркалье". Занятно: в полном иносказаний и всяческих необычностей повествовании о девочке и шахматной доске — не о той ли стороне мира речь? Впрочем, оставим, как говорит Федя Ивановна.
Когда меня закрутило, что сделал я? Уцепился за осколок "земли с твердым грунтом", за привычный распорядок жизни? Что бы вообще я делал, не подбрось мне клубок случайностей узелок — встречу с манулом у помойных баков? Ответ очевиден: загнулся бы, не отходя далеко от кассы.
Меня мотало, штормило, а я делал вид, что ничего особенного не происходит, что все под контролем, все в порядке вещей. Ничего такого, с чем бы я не справился. Как… как собачью какашку в проруби мотало меня. А я находил себе оправдания, бултыхаясь в той проруби. Бессмысленно и беспощадно.
В блокнотике жизнеописания — на книгу это не тянет — я был сам себе герой и сам себе злодей. Сам себе злобный баклан.
Не так. Такой себе геройчик, такой себе злодейчик.
Рукописи не горят, историю не перепишешь. Что, если напрячься, смогу ли я хотя бы эпилог приличный дописать? Выпрыгнуть из проруби, стать чем-то более… твердым, чем натуральное топливо для огня?
— На остановке, пожалуйста, — попросил водителя.
От ближайшей остановки до дома еще было топать и топать. Самое то: мерными шагами выбить из себя лишнюю дурь. А на освободившееся место в ближайшее время утрамбовать все, что может поведать мне о пламенном даре Кошар. Все, чему он может меня научить.
У Таши вызнать теорию, историю и вообще все, что она успела узнать от бабки. С учетом успешного эксперимента с живым огнем — мне есть, чем отплатить ей за сведения. По знакомству расспросить об оборотнях и вурдалаках Шпалу и Джо соответственно. Знания лишними всяко не будут. Это та валюта, что не обесценивается со временем.