Днепр
Шрифт:
— Послали меня к вам из Лоцманской Каменки. Удивляемся мы. Чего ждете? Вокруг такое делается, а вы, как суслики, притаились и боитесь нос высунуть. Пора с господами расквитаться. Теперь наша власть и наше право. Я принес вам добрые вести. В Петрограде о нас заботятся. Теперь уж пускай поплачут господа… Русские рабочие взяли власть в свои руки. Голова всему — Ленин. — Максим поднялся, обвел увлажненными глазами всех собравшихся в тесной задымленной хате и мечтательно повторил: — Ленин. За нашу правду и волю всю жизнь страдал, бился с царем и Керенским и победил… По всей России крестьяне
— Правду говорит Чорногуз, — отозвался Остап Гринько, высокий, сухощавый глиномес с кирпичного завода, — пора нам о себе позаботиться. Довольно попил Кашпур крови нашей и пота…
Оверко Бессмертный поднялся за столом, сжимая кулаки, крикнул:
— Выбрали мы комитет, а что он делает? Ничего! Вот и сейчас не все из комитета пришли. Беркун прячется…
— Известно, ему и с Кашпуром не худо… — отозвался кто-то.
— В шею гнать подлюгу, — поддержал Оверко.
— А может, он тоже за правду нашу… Мужик все-таки, не барин, — попробовал возразить Окунь.
— Мужик-то мужик, — твердо проговорил Гринько, — да не все мужики одинаковы: у тебя хата под соломой, а у него под железом, у тебя в овине ветер свищет, а у Беркуна от пшеницы стены расперло… Вижу я, нет у вас огня, люди… Каждый норовит в сторону отвернуться… У нас на кирпичном решили сами хозяйничать, приказчиков Кашпура прогнали, Феклущенко к нам с неделю носа не кажет.
— Оружия надо… — заметил Окунь.
— Оружие будет, — пообещал Максим, — Фронтовики в Лоцманскую Каменку вернулись с оружием, к вам тоже придут…
— Слыхали мы, что в Киеве какого-то гетмана Скоропадского выбрали. Ты скажи, Максим, что у вас говорят про это? — спросил Бессмертный.
— Немцы назначили царского генерала гетманом, — ответил Максим. — А фамилия у него такая, что сама на твой вопрос отвечает: и впрямь скоро упадет. Рабочие киевляне не дремлют… Там большевики, Андрей Иванов у них за старшего… Они, того и гляди, подтолкнут гетмана, чтоб поскорей упал…
В хате засмеялись. Максим Чорногуз видел: люди все понимают, не дадут ярмо на себя надеть. Обрадуются плотовщики и лоцманы в Каменке. Дубовчане поддержали!.
— Слушайте, люди, — снова заговорил он. — Время терять нельзя. Прибыл к нам из Екатеринослава рабочий Выриженко. Екатеринославские рабочие зовут нас на великое дело… В Петрограде и в Москве власть рабочих и крестьян, а у нас на Украине всякие проходимцы. Немцы, гайдамаки, царские генералы из шкуры вон лезут, чтобы не отдать нам землю, а рабочим — заводы и фабрики… От нас наша судьба зависит, только от нас…
— Твоя правда, — отозвался Окунь. — А мы молчим, с Беркуном советуемся. Эх, дураки мы, биты, да, видно, мало…
— Ну, ты не больно того, — заметил Бессмертный, — мало биты; Так биты, что кожа на спине лопается… Все, кому не лень, стегают нас… Вот Чорногуз дело говорит. Так и давайте за дело. Вон Кашпура из Дубовки! Ко всем чертям его, вместе со всей шайкой!
Бессмертный показал рукой на окно.
— Думаете, сам Кашпур придет,
Максим замолчал и выжидательно смотрел в глаза мужикам. Но никто не проронил ни слова. Только Бессмертный сказал, почесывая пальцем в усах:
— Верно ты говоришь, Максим. Выжидают мужички. А чего — сами как следует не знают. Вон вчера Панас Лышко говорил: «Неясность у нас, что мы с лесом делать будем?»
— Вишь, у нас все леса да леса, — неуверенно протянул кто-то еще.
— И леса мужицкие, — ответил Максим.
Он ждал еще вопросов, но мужики молчали. И он заговорил снова:
— Велели мне наши из Лоцманской Каменки сказать вам, пора, мол, за ум браться, усадьбу к своим рукам приберите. Пускай крестьянский комитет распоряжается.
— Оно так, да мутно, не разберешь сразу.
— Зачем сразу? Ты постепенно. А раздумывать потом будешь. Теперь надо железо ковать, пока горячо.
Чорногуз взволновался: его раздражала вялость дубовчан.
За последние годы он научился иначе оценивать жизнь. Судьба Петра не могла не повлиять на Максима. И когда в Лоцманской Каменке появился екатеринославский рабочий Выриженко и сказал лоцманам, что приехал к ним от ревкома Екатеринослава и что большевики поднимают трудовой народ на борьбу, Максим, первый из лоцманов, стал его помощником. Посланцем Выриженка явился Максим в Дубовку и вернуться не солоно хлебавши не хотел. Он упорно, настаивал на своем и около полуночи все-таки одержал победу: Бессмертный ударил кулаком по столу так, что зазвенели стекла, и крикнул:.
— Будет, мужики, раздумывать! И нам надо жить, как все люди! Завтра в усадьбу! Выгнать Феклущенка, взять все, подсчитать, раздать людям землю.
Решили выбрать старшими Бессмертного, старого солдата, потерявшего в японскую войну руку, Окуня и рабочего кирпичного завода Гринька, который все время молча сидел в углу.
XV
В ту же ночь, когда шел совет в хате Бессмертного, в имение вернулся Кашпур с большим конным отрядом. Утром выборные, подойдя к воротам усадьбы, увидели во дворе около сотни оседланных коней. Вокруг них хлопотали люди в серых жупанах со сборками и черных высоких шапках. Мужики нерешительно потоптались на месте и, переглянувшись, повернули назад. На площади возле управы их встретил Беркун. Он усмехнулся и сказал злорадно:
— Что? Поверили брехуну Чорногузу? Куда он подевался? Ветром унесло? А вам будет.
— Рано радуешься, — проронил Бессмертный.
Ночью гайдамаки арестовали Окуня, Бессмертного и Гринька. Их погнали в имение, заперли в сарае возле амбаров.
— Теперь поплачете, бунтовщики! — пообещал через дверь часовой.
Окунь выругался, прошел в глубь сарая и сел на пол. Бессмертный и Гринько молча стояли у стены.
…Феклущенко бегал и суетился больше всех. Он словно проснулся от тягостного сна. Оживился, снова мерцали в глазах хитрые огоньки, подмигивал казакам, льстиво угождал есаулу, орал на кучеров, на сторожа Киндрата, который слонялся без дела и заводил из любопытства разговоры.