Дневник библиотекаря Хильдегарт

hildegart

— Привет, ворона, - прикрыв для приличия лицо подушкой, сказала я.

— Я не ворона, - сказала Ворона. – Я лисица. Какой сыр-то ты хочешь?

— А что, можно любой заказать? – слегка оживилась я.

— Конечно, - сказала Ворона.

— Тогда мне этот, - сказала я. – Ну, этот. Французский козий сыр с тмином и фисташками. Монастырский.

— Это который по восемьсот рублей за кило? – обрадовалась Ворона. – Ну, ты даёшь! Губа не дура! А ничего не треснет?

— Ну… тогда давай хоть пармезанчику, - устыдившись, сказала я.

— Пармезанчику ей! – передразнила Ворона. – Пармезанчику!

Обойдёшься российским, поняла? Всё! Давай тарелку! Или я его прямо на пол брошу!

Тут зазвонил будильник, и я проснулась. В комнате висел розовый предрассветный сумрак, и все Зеркала, как и обещали, были подёрнуты плотным непроглядным туманом. Зато на столе в кухне лежал на расписной фарфоровой тарелке французский козий сыр с тмином и фисташками. Немножко. Грамм восемьдесят или сто.

В лифте я ехала с мрачным после Вчерашнего соседом-буддистом и мрачным в ожидании Грядущего соседом-двоечником.

— Господи, - сказал сосед-буддист и размашисто перекрестился. – и что за напасть такая? Голова раскалывается.. просто жуть. У всех людей карма как карма, один я, как идиот. И главное, в каждом из воплощений – на одни и те же грабли, каждый раз, как проклятый.. Нет, но такого хренового воплощения, как это, я просто не помню! Это кошмар.

— А ты красивая, - сказал мне сосед-двоечник. – У тебя волосы так классно лежат… Прям как у Карлсона!

И я горделиво приосанилась.

А на улице уже вовсю сияло солнце. Мимо меня прошёл нарядный мужик со светлым, взволнованным лицом, белой розой в одной руке и бутылкой водки – в другой. Главарь местной собачьей шайки лежал на тёплых подсохших листьях и улыбался во сне, а рядом с ним стояла миска с недоеденным студнем. На балконе пятого этажа надсадно и мелодично орал петух.

И я подумала, что и в этом воплощении у нас всё не так плохо, как может показаться на первый взгляд.

2007/09/28 Мозайка

КОСТИК

— Мам! Мне вот тут нужно написать: «и размозжил ему черепушку вдребезги». «Размозжил» как пишется? С двумя «ж» или с одним?

— Погоди, погоди… А что ты вообще пишешь?

— Да сочинение же! «Как я провёл лето».

_____

ПАПА КОСТИКА

— Нет, ты представляешь, привожу я им этот элитный коньяк, чёрт-те какого года выдержки, каждая бутылка стоит, как подержанный «кадиллак». Бутылки тяжёлые, потёртые такие, пахнут, как старинные манускрипты. Привожу их в этот самый отдел дорогих вин, каждую бутылку выношу из машины, прижав к груди, как младенца. А она… ну, баба эта на приёме.. берёт одну из них, вертит во все стороны, а потом говорит мне с такой недовольной рожей: простите, говорит, а я не вижу на этикетке, КАКОЙ У НЕГО СРОК ГОДНОСТИ?

_______

ТУСЬКА

Ездить

с Туськой в электричке – всё равно, что плавать на хрустальной лодке в страну Тирнаног. Как только она усаживается на скамью, засовывает за щеку конфету и задумывается, к чему бы придраться, сверху тотчас начинают сыпаться, сверкая острыми разноцветными гранями, другие миры и измерения и складываться на лету в изумительные калейдоскопные витражи. Кстати, почему теперь в продаже не бывает калейдоскопов? Так же, как и мозаики из прозрачных пластмассовых камешков со штырьками, которую все до единого ребёнка называли «мозайкой». Теперь, конечно, есть пазлы, но, согласитесь, - это совсем не то, это ближе к кубикам с картинками. А калейдоскопов и мозайки нет. Может быть, остались ещё места, где они до сих пор есть, но нам с Туськой ничего про эти места не известно

Для приличия Туська вначале немножко хнычет и капризничает, но быстро устаёт поддерживать имидж маленького избалованного ребёнка, расцветает ухмылкой и начинает знакомиться с попутчиками. Параллельные миры со звоном сталкиваются и раскидывают по всему вагону разноцветные искры и солнечные зайчики.

— Детка, какой у тебя медведь большущий… Как его зовут?

— Дмитрий Иванович, - застенчиво представляет медведя Туська. Потом задумывается и находит нужным пояснить: - Это мой жених.

— Надо же! Деточка, а тебе не кажется, что он… ну, немножко староват для тебя?

— Кажется, - соглашается Туська и гладит Дмитрия Ивановича по лысоватым ушам. – Но что ж делать? Нельзя же с кем попало жениться, да? А то ещё возьмёт, повстречается какой-нибудь незнакомый дяденька и – раз тебе! Здрасьте, пожалуйста! Надо на нём жениться! Не хочу я с незнакомым жениться! Это же ведь на всю жизнь. А Дмитрия Иваныча я всё время знаю. Он меня ещё маленькую совсем помнит, когда я ещё была даже меньше его ростом!. Он некрасивый, но он порядочный. А это же ведь важнее, правда?

***.

— Тусь, вон к тому дяде не подходи. Он, по-моему, пьяный.

— Ага. А знаешь, почему он пьяный? Я слышала, он в телефон говорил: это он от радости. У него вчера жена родилась!

— Наверное, не родилась, а родила?

— (Задумывается). Ну, да. Я так и сказала. Родила.

— А кого родила-то?

— Ну, откуда же я знаю? Человека какого-то.

***

Смотрит, затаив дыхание, на парня на скамейке напротив, который слушает плеер, повесив его себе на грудь. Поначалу я никак не могу понять, что так привлекает её внимание.

— Смотри, - шёпотом говорит она мне и показывает пальцем на маленький оранжевый огонёк, мерно пульсирующий на белом корпусе плеера. – Это что – у мальчика там его сердце, в этой коробочке?

— Тусь, ну, ты чего? Как это сердце может быть в коробочке?

— Ну, в банке-то оно ведь может быть! Значит, может и в коробочке.

И я вспоминаю, что как раз накануне пересказывала ей Гауфа.

***

Прислоняется головой к моему плечу и мечтательно вздыхает: