Дневник библиотекаря Хильдегарт
Шрифт:
18.10.07. Читатель Ванеев (26426) был обнаружен вечером на левом крыле у постового милиционера. Что он там делает, ни он, ни постовой милиционер объяснить не смогли.
02.11.07. Кодовый замок не может срабатывать из-за поломки, о чём периодически докладывает руководству.
18.11.07. У читательницы Леонидовой была обнаружена надпись на контрольном листке, которую никто из сотрудников не делал. На вопрос о том, где она была, читательница сказала, что не была нигде.
27.11.07. Вечером по внутреннему телефону звонила неизвестная женщина (Не представилась, но
29.11.07. Дверь на пути к основному проёму выхода (входа) так и не убрана!
29.11.07. При открывании двери с 1-го этажа в буфет на людей посыпались различные предметы, в том числе и, преимущественно, колюще-режущие. Хорошо, что это были сотрудники, но ведь могли быть и читатели!
03. 12.07. Читатель Скворцов неоднократно портил свой читательский билет, сразу, как только ему его выдавали, даже не уходя из сектора регистрации. Рисовал на нём ручкой черепа и кости, или обрезал углы, или замазывал свою фотографию чернилами и рисовал на ней обезьян. Когда ему в последний раз выдали билет, он его скомкал и быстро спрятал, а на выходе отказался его предъявить, заявив, что спустил его в туалет. Просьба больше не выдавать ему билет!
09.12.07. Читательница Гусева неоднократно вела себя в здании библиотеки, кричала на сотрудников, оскорбляла, угрожала, пыталась драться. Она это проделывала даже потом, в присутствии 2-х милиционеров. Мы пытались её успокоить, но её невозможно было от них оторвать.
25.12.07. Основная линия туалетов закрыта. Причина непонятна.
_______
Из объяснительных записок читателей
Я, Суслова Виктория Александровна, признаю, что принимала участие в фотографировании книги, находясь для этого под сиденьем скамьи в нише между стеной и Всемирной службой Би-Би-Си.
14 марта я сидел в чит. зале на 3-м этаже и спокойно ждал, когда будет выполнен мой заказ, пока моё внимание не привлекло движение лиц сотрудниц на переднем плане кафедры выдачи.
Дежурная библиотекарь отобрала у меня читательский билет за превышение тишины в читальном зале.
Заявляю вам, что я не собирался портить книгу «Мельчук» «Опыт теории Смысл-текст», а сделал это не намеренно. Когда я открыл книгу, то увидел на ней оскорбительные надписи, адресованные лично проф. Мельчуку, прямо на титульном листе, и на 27, 33, 67, 122 с. Я, естественно, возмутился, взял ластик, принесённый с собой, и стал пробовать стирать надписи, при этом 2 или 3 страницы интуитивно разорвались.
С моей стороны никакой грубости проявлено не было. Я только один раз возможно резко ответил сотруднице, которая мешала мне выйти из Интернета нормальным путём.
Работая в зале периодической литературы, я обнаружила там местонахождение мыши.
Входя в читальный зал, я отчётливо слышал за спиной слово «очкарик», и я знаю, что за этим подразумевалось «придурок»!
Сотрудница Боброва придралась к моему почерку, т.к. больше ей, очевидно, придраться было не к чему. Одну из моих собственных букв она ошибочно приняла за латинскую и стала предъявлять ей необоснованные претензии.
После одного из занятий я оставил книги на полке, ушёл и больше с тех пор с ними не виделся. Очень прошу их отыскать!
29-го
29 декабрь 2008 г. О Новогодних Животных
Во френдленте много пишут о праздничных очередях за розовыми мишками и золотыми коровками с ароматом жареной клубники.
Я тоже радуюсь в этих очередях. Не столько тому, что приходится проводить в них долгие часы, в дурноте и испарине, с гудящей от кондиционерного зноя головой и тяжестью шубы во всём теле, сколько тому, что уже заранее знаю, кому в конце концов подарят этих самых мишек и коров.
Это происходит каждый новый год.
Сначала придёт Подруга, принесёт мне Любимый Фильм, который я давно искала, Юбку Расцветки Клана МакГрегоров, о которой я давно мечтала, и Очень – Ну, Очень Розового Мишку.
— Слушай, а вот этот-то… - робко скажу я, вертя его в руках. – Откуда такая красота?
— А, Лёнька подарил, - скажет она. – Я хотела выбросить, а потом подумала – чего выбрасывать, тебе же такие нравятся.
А потом придёт Лёнька, принесёт мне диск с записью Любимой Музыки, Кольцо с Обсидианом, похожее формой на Летающую Тарелку, и Золотую Корову, издающие абсолютно невероятные и, на мой взгляд, не очень приличные звуки при неосторожном нажатии ей на живот.
— Боже, - скажу я.
— Ага! – радостно скажет он. – Танька откуда-то припёрла. Не выбрасывать же, да? Я подумал – тебе понравится. Мощная зверюга, просто загляденье…
— Не то слово, - скажу я и улыбнусь им обоим.
А потом придут ещё всякие Гости и Родственники. А когда они уйдут, мы с Собакой сядем на краешек дивана и будем смотреть на застенчиво топчущееся на нём смешанное стадо из Мишек, Зайцев, Овец и Коров. Потом я извлеку из этого Стада какого-нибудь наиболее безобразного Мишку – с ангельскими крылышками, в белом венчике из роз, с гармошкой-трёхрядкой. Один глаз – где-то возле уха, другой - впритык к переносице. Я посмотрю в эти глаза, глубоко вздохну и понесу его на помойку. Он будет криво и ободряюще улыбаться из-под криво надвинутого на лицо венчика. Я занесу его над мусорным ведром и задумаюсь над тем, что кто-то ведь старался, пришивал эти глаза именно так, а не иначе, и присобачивал эти крылышки из обломков настоящих куриных перьев, и всовывал в лапы эту дивную ядовито-жёлтую гармошку – а я сейчас возьму и грубо над всем этим надругаюсь и посмеюсь. И в конце концов, ёлки-палки, как может творение отвечать за своего создателя? Не может и не должно. А медведь этот, сволочь, будет смотреть на меня своими косыми глазками без всякой опаски, даже не изображая тоску и беззащитность во взоре, в уверенности, что ему и так ничто не угрожает в моих безвольных, сентиментальных руках… И остальное Стадо будет злорадно топтаться на новой обивке моего дивана, и подхрюкивать, и подмыкивать, и подбякивать, и торжествующе скалиться в мою беспомощно сгорбленную спину. Часть из них впоследствии разбредётся по всяким моим знакомым детям, но и эксплуатации детской святой всеядности тоже есть предел, поэтому большинству этих существ придётся доживать век в моей квартире. Которая уже давно похожа на одну большую детскую, где обитает странное, видимо, не очень счастливое дитя, родители и опекуны которого заняты чем угодно, только не формированием у ребёнка хорошего вкуса.