Дневник библиотекаря Хильдегарт
Шрифт:
— Ишь ты, как рассадила, - сказала она, с удовлетворением разглядывая мою рану. – Ну-ка, положи сюда руку. Вот сюда, на тряпочку.
Не открывая глаз, я нащупала здоровой рукой тряпочку и бережно, как младенца, уложила туда раненную руку, немилосердно саднящую и липкую от льющейся крови. Не касаясь её, бабка низко наклонилась – так, что я почувствовала кожей её дыхание, - и забормотала. Я так удивилась, что открыла глаза. Бабка стояла, согнувшись над моей рукой, бубнила, покачивалась и в профиль была чрезвычайно похожа на бабу-Ягу. Я слегка струхнула.
—
Бабка глянула на меня из-под платка жёлтым кошачьим глазом, и я струсила окончательно. А она вновь наклонилась и принялась бормотать. Узорные тени покачивались возле её растоптанных мужских ботинок с рваными шнурками.
Когда вернулась моя подруга с йодом и бинтами, оказалось, что перевязывать ей нечего. На месте моей раны была длинная, уже немного подсохшая царапина, из которой не вытекало ни единой кровяной капли.
— А ты говоришь – грех, - с усмешкой сказала бабка Зоя. – Какой же грех, если вон как помогает? И не заговор это, девонька, а молитва. Вон оно как.
И опять глянула на меня из-под платка смеющимися янтарными глазами
Я, как тот студент из норвежской сказки про троллей, уговорила её сказать мне слова этой «молитвы». Если я верно помню их, то вот они:
Пришёл Господь
К Иордань-реке,
Надо Господу Христу
На тот берег перейти.
Господь-то стоит,
Вода-то бежит.
Быстра река, Вода глубока.
Велел Господь:
«Ну-ка, встань, Иордань».
И встала волна,
И застыла вода.
Как встала Иордань-река,
Так и ты стой-уймись, моя кровь-руда,
Ты встань-постой,
Уймись, не катись,
Застынь-запекись.
Потом, как водится, я нашла похожий заговор на кровь в сборнике древневерхненемецких текстов:
Xpict unde Iohan giengon zuo der Iordan,
Do sprach Xpict: “ Stant, Iordan, biz ih unde Iohan uber dih gegan.”
Also Iordan do stuont, so stant du illivis bluot.
Христос и Иоанн пришли к реке Иордан,
И сказал Христос: « Остановись, Иордан, дай нам с Иоанном перейти через тебя».
И как остановился Иордан, так же и ты, кровь [ такого-то] остановись.
Надо сказать, что повторить этот эксперимент самостоятельно, в домашних условиях, мне ни разу не удалось. Видимо, тут мало просто знать слова.
2006/03/09 Вавилонская библиотека
Читальный зал был залит золотистым утренним полумраком. Я снимала резинки с тюльпанов, расставляла их на столах и нюхала пыльный и сладкий весенний воздух.
— Скажите, - заглянув в зал, спросила розовая от мартовского мороза девушка, - а чем автор книги
Я не нашлась, что ответить.
2006/03/10
Пожилой потрёпанный мужичок с ярким праздничным синяком под глазом сидел на мёрзлой скамейке и с жаром втолковывал своей собаке - такой же потрёпанной и пожилой, правда, без синяка:
— А что ж поделать-то, Пантелей? Надо жить, брат. Надо жить - иначе не выживешь. Это я тебе точно говорю.
Я украдкой с благодарностью посмотрела на них обоих.
2006/03/11 дети
Жаба
В детстве меня спасала от зависти жаба.
Она приходила по вечерам, когда я сидела за письменным столом и смотрела сквозь учебник, погружённая в невесёлые изнурительные думы. Обычно она залезала в форточку. Меня всегда поражало, как ей удавалось сквозь неё протиснуться. Она была большая, тёмно-бурая и толстая, вся в буграх и наростах.
Ничего противного или отталкивающего в ней не было. В её лице была задумчивая многовековая двусмысленность, как у древних идолов. Она неторопливо забиралась ко мне на стол, отодвигала задней лапой учебник и с тяжёлым старческим вздохом усаживалась под лампу.
— Ну, что, - говорила она мне мягко, со сдержанным ехидством, - пришла я, значит.
— Зачем? – нахмурившись, спрашивала я, хотя прекрасно знала, зачем.
— Ну, как же, - охотно откликалась она и устраивалась поудобнее. – Душить тебя буду.
— Это неправильно, - говорила ей я. – Жаба душит тех, кто жадничает. А не тех, кто завидует.
— Ну, вот ещё, - усмехалась она. – Ты меня еще учить будешь, кого мне душить. Да ты не бойся, это же не насмерть. Так, придушу слегка и уйду восвояси. Даже больно не будет.
— Ага, не будет, - фыркала я. – Ещё как будет. Что я, не знаю, что ли?
– Да тебе уже сейчас больно, - резонно замечала она.
— Твоё какое дело? – огрызалась я. – Чего тебе вообще надо-то от меня? Вот привязалась.
— Ремесло у меня такое, - отвечала она, поблёскивая глазами в свете лампы. – Раз надо душить – значит, никуда нам с тобой от этого не деться.
— Ещё как денемся, - уверяла её я. – Всё же от нас зависит. Давай лучше чай пить. У меня пастила есть и пряники. Правда, пастила подсохла уже…
— Это можно, - соглашалась жаба. – Но только потом – всё равно буду душить. А как же без этого? Без этого нельзя.
Я наливала ей чай в блюдечко, крошила розовую пастилу, соскребала остатки халвы с промасленной бумажки. За окном загорались звёзды и окна соседних домов. Наверху кто-то пытался сыграть на пианино «Весёлого крестьянина», но всё время сбивался и начинал заново.
— Ну, всё. А теперь – душить, - говорила жаба, стряхивая крошки пастилы с губ.
— Заладила – душить, душить. Тоже мне, Отелло… Давай лучше в карты сыграем, - предлагала я.