Дневник библиотекаря Хильдегарт
Шрифт:
Феодул знай ворочался, извивался и бил о песок головой и ногами.
— Не буду я больше лгать! — клялся он слезно, и белый прибрежный песок скрипел у него на зубах. — Не стану впредь воровать! Помыслов же любодейных от века не имел!
— Имел, имел, — сказал тот ангел, что с розгами. А третий продолжал назидание:
— В Бога веруй без лукавства и умничанья! Чти Церковь!
— Какую мне Церковь чтить, —
Ибо желал в этом вопросе наставления, так сказать, неоспоримого, из самых первых рук.
— Хитрее Сил Небесных мнишь себя? — прикрикнул на Феодула ангел. — Какая тебе от Бога положена — ту и чти!
И снова огрели Феодула по спине, да так, что бедняга лишь язык прикусил и более препираться не дерзнул.
Увидев, что Феодул больше себя не выгораживает, поблажек не выторговывает, а просто тихо плачет, отбросил ангел розги и сел рядом.
— Ну, ну, — молвил он негромко, — будет тебе, чадо. Вразумился?
— Вразу… — пролепетал Феодул.
— Отрезвел, умник? — строго вопросил другой ангел.
— Ox… — всхлипнул Феодул. Ангелы переглянулись.
— Врет небось, — вздохнул третий. Другой же, наклонившись, тихо поцеловал Феодула в щеку и шепнул:
— Это ничего. Пусть врет."
2006/04/14
Выйти в чёрный предрассветный холод,
Закутавшись до глаз покрывалом,
Пройти по белому мёртвому саду,
Цепляясь платьем за голые ветки,
Встать у входа в пещеру,
У края пустой могилы,
Глядеть в её затхлую бездну,
Дрожать от ломоты во всём теле,
От боли в распухшем от слёз сердце,
От холода серого предрассветного мира,
Который уже больше низачем не нужен.
Плакать о том, чего не случилось
И уже больше никогда не случится,
Чувствовать, как в душу залезают бесы
И привычно занимают насиженное место,
Злорадно усмехаться сквозь слёзы
И думать – а пусть себе лезут.
В серой тьме пещеры – какие-то тени,
Какие-то белые, страшные фигуры,
Не
Спросят с суровой укоризной:
А о чём это ты, женщина, плачешь?
Сзади тихо подойдёт садовник,
Закутанный до глаз покрывалом.
Может, он знает, где мёртвое тело?
Надо бы спросить, да язык прилип к гортани
И в ногах – тяжёлая слабость.
Господин, скажи мне, а где же?..
Он скажет в ответ: Мария!
Сад, забрызганный пятнами рассвета,
Будет пахнуть травами и мёдом,
Утопать в шелковистой прохладе,
Играть алыми и жёлтыми огнями,
Бормотать, звенеть и смеяться.
И солнце осветит пещеру
И отваленный от входа камень.
И сердце оборвётся в траву
И роса с него слёзы смоет.
2006/04/20 Вавилонская библиотека
— Я так и знала, что ты забудешь эту бумажку, - бормочет сквозь зубы девушка, угрожающе сжимая локоть хмурого молодого человека в круглых очках, замотанных скотчем, как у Гарри Поттера. – И что мы теперь будем делать?
— Подумаешь, - неуверенно хмыкает молодой человек. – Обойдёмся без бумажки. Я и так всё помню, если хочешь знать.
— Ага, помнишь ты, - бубнит девушка. – Знаю я тебя. А завтра с утра зачёт. Какая я дура, что с тобой связалась.
— Вы извините, - задушевно говорит молодой человек, приближаясь ко мне приставными шагами и напряжённо глядя в себя, - мы тут на днях у вас книжку брали… Ну… такую книжку… розовую. А может, серую. Толстую такую. – Он делает кругообразный жест рукой и прижимается щекой к читательскому билету.
– К сожалению, я не помню автора. И названия тоже не помню. Но она нам очень нужна. Вы даже не представляете, как она нам нужна.
— Подождите немного, - сурово говорю я и со скрипом вытаскиваю зажатую между Зализняком и Зиндером хрестоматию Звегинцева. Лицо юноши озаряется торжеством.
— Ага! – восклицает он, поворачиваясь к девушке. – Я же говорил, что всё и так помню!
2006/04/22
У меня тоже был свой Крысолов. Только он не играл на флейте. А может быть, это была Снежная Королева. Только она не ездила на оленях и ничего не говорила про верность и про вечность. Она вообще была не очень разговорчива.