Дневник библиотекаря Хильдегарт
Шрифт:
Я за то люблю Ивана,
Харе Кришна, Харе Рама
Что удар, как у Ван-Дамма
Харе Кришна, Харе Рама…
Над магазином «Русский лён» летел прозрачный золотистый шарик.
2006/07/25 всякая ерунда
Диалоги в сумасшедшем городе
Подслушано в очереди в сберкассе.
— А я завтра в церковь пойду.
— В церковь?
— Ну, да. Завтра обедня будет. Больша-ая такая.
— Так купи мне там лаку-то.
—
— Да такого тёмно-чёрного. Белого не бери. Белый мне не нужен.
— Да нешто он там есть, лак-то?
— А что, ты думаешь, не сезон? Как раз - аккурат, самый сезон! Два тюбика возьми. Нет, три лучше. Только денег я тебе не отдам, и не проси даже.
На улице, возле метро.
— Борщ я сегодня не буду.
— Это почему?
— Мне нельзя. У меня же аллергия на черешню.
Девочка лет пяти с восторгом хватает с витрины ярко-розовую босоножку с острым зелёным каблуком и кричит:
— Мам! Смотри! В точности, как у папы!
А вы говорите - нету инопланетян. Да они давно уже здесь. Не верите - посмотрите любой телевизионный обзор театральных постановок. Эти обзоры давно пора объединить в цикл "Инопланетяне среди нас". Чтобы люди наконец поняли, почему оно всё так.
2006/07/26
Три раза в жизни меня называли бабушкой.
Первый раз это случилось давно. Лет десять или пятнадцать назад. Я стояла в очереди за фруктами; очередь волновалась и ругалась, и маленький трагический узбек, торговавший всей этой благодатью, вдруг тоже заволновался, взмахнул руками и тонко закричал поверх общего гула и шума:
— Всё ругаетесь, да? Зачем ругаться? Нехорошо! Ай, нехорошо! Вот вы все ругаетесь, и я вам дам плохой виноград, а вот эта бабушка тихо стоит, не ругается, и я ей – самый лучший виноград положу. Самый сладкий, слушай. Без косточек!
И он тыкал в меня пальцем, и улыбался, и всё повторял:
— Хорошая бабушка! Тихо стоит! Будешь кушать сладкий виноград.
Мне был не нужен виноград. Я стояла за персиками. Но после такого я, конечно, не могла отказаться, и потащила домой полную сумку самого сладкого винограда, и глядя вверх, на желтеющие листья, думала о том, какая я хорошая бабушка.
Второй раз это случилось зимой. У нас в библиотеке отключили воду, и я побежала с вёдрами и банками за водой в «Иллюзион», второпях завернувшись вместо пальто в громадную серую шаль с густым свалявшимся начёсом. Возле «Иллюзиона» я долго топталась и тянула на себя тяжёлую, разбухшую на холоде дверь, пока бравый молодой человек не подскочил ко мне с криком:
— Бабуля, давай помогу! – И галантно распахнул дверь перед моим озябшим носом. Я надвинула платок поглубже, сказала ему: «спасибо, внучок» и пошла за водой в иллюзионовский туалет.
В третий раз это случилось, когда я возвращалась домой по тихой заснеженной улице. Впереди меня шли двое мужичков и беседовали о чём-то, раздумчиво матерясь в промежутках между мыслями. Один из них обернулся ко мне и, положив руку на сердце, проникновенно попросил:
— Ты, бабка, извини. Я пьяный, вот и матерюсь. Это я не то, чтобы… Это я пьяный.
— Ничего, внучок. Бывает, - сказала я, осторожно
А два дня назад мне встретился на улице старичок. Такой вроде бы обыкновенный старичок, сухонький, трезвый и седобородый. Он пристально посмотрел мне в глаза, прищурился и сказал:
— Ты, вот что, деточка… Ты очень милая, но ты слишком молодая для своих лет. Тебе надо повзрослеть.
Сказал – и пошёл себе, выставив бороду вперёд и заложив руки за пояс. И даже не оглянулся.
Вот оно как бывает.
2006/07/28
— Мадам!
– сказал мне мужик в вагоне метро.
– Похож я на француза?
— Нет, - честно сказала я.
— Эт-та харрашо, - сказал мужик, взмахнул руками и выпал в распахнувшиеся двери. После него в вагоне остался крепковатый, но тонкий аромат вина. Наверняка французского.
Выйдя из метро, я походя выплюнула изжёванную до бесчувствия резинку в первую попавшуюся помойку. Пройдя немного, я услышала за собой сдавленный изумлённый вскрик, а потом забористую ругань.
В действительности это была не помойка. Это был лоток уличной торговки печеньем. Почему-то она поставила его на землю. Я не знаю, почему.
2006/07/28
"Итак, я решил внимательно заняться Священным Писанием и посмотреть, что это такое. И вот я вижу нечто для гордецов непонятное, для детей темное; здание, окутанное тайной, с низким входом; оно становится тем выше, чем дальше ты продвигаешься. Я не был в состоянии ни войти в него, ни наклонить голову, чтобы продвигаться дальше. Эти слова мои не соответствуют тому чувству, которое я испытал, взявшись за Писание: оно показалось мне недостойным даже сравнения с достоинством цицеронова стиля. Моя кичливость не мирилась с его простотой; мое остроумие не проникало в его сердцевину. Оно обладает как раз свойством раскрываться по мере того, как растет ребенок-читатель, но я презирал ребяческое состояние, и надутый спесью, казался себе взрослым".
Здание с низким, тёмным, еле заметным входом... Заходишь внутрь, в тусклый, кисловато пахнущий сумрак и бредёшь по нему наощупь, склоняясь в три погибели - иначе просто не пролезешь, - переходя от недоумения к раздражению, от раздражения - к скуке... И так до тех пор, пока не начинаешь чувствовать воздух и свет. И не понимаешь, что можно, наконец, немножко выпрямиться. Здание с низким входом, которое по мере твоего продвижения вперёд делается всё выше, пока не доходит до Неба.
Ведь это же надо было ТАК об этом сказать, ёлки-палки.
2006/07/29 Вавилонская библиотека
— Скажите, пожалуйста, - вкрадчиво просит умильный старичок с ясными зелёными глазами, – а мне тут не пришли ещё «Райские цветы с Русской земли?»
— Нет, - со вздохом говорю я, просматривая стопы книг на тележке. – «Цветы зла» Бодлера – есть. А райских цветов что-то нету пока…
— Ага! – торжествующе кричит старичок, грозя мне острым корявым пальцем. – Я так и знал! У вас так всегда! Всегда у вас так!