Дневник библиотекаря Хильдегарт
Шрифт:
***
— Гляньте-ка, с утра уж принял – шатается! Шатун ты чёртов! Погоди, погоди, вот черти-то тебя посадят на качели и будут мотать туды-сюды, пока башка твоя плешивая не оторвётся! Ну, чего молчишь-то, дьявол косматый? Не тебе, что ль, говорю?
Дед помалкивает, жуёт сигарету и смотрит через поленницу вдаль, на полоску леса у горизонта . Рядом с ним десятилетний внучек, такой же сосредоточенный и невозмутимый, запихивает жука в спичечный
— Ну ты чего, чего делаешь-то, паразит? Трогал он тебя, жук-то? Зачем животное мучаешь зазря?
— И не зазря, - степенно отвечает внук, подносит коробочку к уху и удовлетворённо усмехается. – Это для дела. Для науки. В банке заспиртую и в школу отнесу.
— Ишь,ты! Какой умный! А если б тебя так?
– Чего-о?
— Чего-чего. Чевокалка с хвостом! Вот на том свете черти как посадят тебя в банку, да как заспиртуют – узнаешь тогда! А то, ишь ты – чевокает ещё!
— Ну и ладно, - покладисто говорит внук, продолжая прислушиваться к шуршанию в коробке. – А я, как древний воин, перед смертью попрошу, чтобы со мной в могилку деньги положили. Побольше чтоб.
— Ишь, ты! И на что тебе там деньги-то будут?
— А я дам чертям по триста баксов каждому, и они нас с дедой Ваней поменяют. Меня – на качели, а его – в банку со спиртом!
****
— Нет, конечно, современные дети совершенно другие… они п-р-и-н-ц-и-п-и-а-л-ь-н-о другие. Представь себе, сколько им приходится усваивать и перерабатывать информации – это же ужас берёт, когда представишь. Придёт время, когда они уже будут рождаться обо всём информированными. Сразу, с первого же дня. И это и будет конец света.
— Да ладно тебе! Дети как дети, нормальные. И сто лет назад были такие же дети, и двести… В чём такая уж п-р-и-н-ц-и-п-и-а-л-ь-н-а-я разница-то, я не пойму?
— Не поймёшь? Хорошо. Давай пойдём и спросим у Дениса, почему дует ветер? В прежние времена ребёнок его возраста сказал бы «потому, что деревья качаются».
— Ну, а теперь он тебе скажет: «потому, что ему хозяин ветров приказал». Мы как раз вчера с ним такую сказку читали. Ты считаешь, тут такая уж принципиальная разница?
— Нет, давай мы всё-таки пойдём и спросим. Что гадать-то зря?
… Денис сидит на ковре и передвигает лёгкую кавалерию на левый фланг, поближе к торшеру. Родители входят и нерешительно останавливаются в дверях.
— Денис, - начинает отец, покашливая, чтобы скрыть неловкость, - скажи, пожалуйста, как тебе кажется – почему дует ветер?
Денис вскидывает на него суровые непонимающие глаза и хмурится.
— Три варианта ответа, - с заискивающей улыбкой продолжает отец. – Потому, что деревья качаются, потому, что ему
— Пап, - вздыхает Денис и берётся за круп очередной пластмассовой лошади, чтобы переставить её, куда требует дислокация, - ты что, сам не понимаешь, что ли? ЭТО ЖЕ СМОТРЯ КАКОЙ ВЕТЕР!
2007/03/21 О гортанобесии
«Бейлис» лучше или не пить вовсе, или если уж пить, то в промозглый вечер Святого Патрика,
когда над Москвой нависает скорбное ирландское небо,
и плачет, и сморкается, и жалуется на то, что наступили тяжёлые времена,
а ты стоишь на разбитой автобусной остановке
на заброшенной колее, по которой давно не ходят автобусы,
и набухаешь кислой влагой, как щепка, застрявшая в водостоке.
А рядом, на той же остановке, сидит Святой Патрик в непромокаемой накидке
и кормит из блюдечка «Бейлисом» маленькую зелёную гадюку
и просит не держать зла за прошлые обиды.
Вот тогда можно вежливо присесть рядом,
вздохнуть, высморкаться в бумажную салфетку и пожаловаться на тяжёлые времена.
И тогда Святой Патрик вздохнёт, вытрет рукавом бутылку,
достанет из кармана пластмассовый стаканчик,
дунет туда, чтобы вытряхнуть засохшие трилистники,
плеснёт из бутылки белой тягучей жидкости
потом подумает, отольёт половину обратно в бутылку,
а остатки протянет тебе.
И тогда, сквозь простудную дрожь и весенний насморк,
ты ощутишь под приторной сладостью – миндальную горечь,
запах кофе, торфа и конского пота
и поймёшь, что «Бейлис» вовсе не так противен, как хочет казаться.
Вообще изысканные яства хорошо есть в каких-нибудь неподходящих местах. Когда потрясающая gasterea ни за что, ни про что подарила мне музыкальный ящичек, набитый неописуемыми гастрономическими сокровищами, я ехала в вагоне метро и предвкушала
как сяду за стол, как расстелю крахмальную скатерть,
как зажгу длинные-длинные свечи, и налью себе чаю в саксонскую чашечку
и с чувством предамся готранобесию,
стараясь не потерять ни одного вкусового оттенка.
Я думала так ровно три остановки,
а потом вылезла из вагона метро на перрон,
села на заплёванную бомжовскую скамейку
и в момент опустошила волшебный сундучок.
И мёд и молоко были на губах моих,
а внутри, между душой и желудком
нежная, возвышенная сытость
и благодарность за нечаянную радость.
2007/03/27 Вавилонская библиотека
Библиотекарь в поисках книги