Дневник – большое подспорье…
Шрифт:
31 января 77, понедельник, 11 ч. вечер. Читаю (урывками) Жирмунского. В общем если прибавить к этой книге «Реквием» + Сб. Памяти + прозу, получится полная Ахматова.
18 февраля 77, пятница, Переделкино. Письмо от кварта [439] . Переслал статью Глеба Струве о Лениздатском и Банниковском изданиях Ахматовой [440] . Самоуверенно и лживо. О «Сборнике памяти» [441] , где собраны стихи А. А., переворачивающие все их представления о ее пути – ни звука. Вот, когда он их напечатает – в своем III томе –
439
Т. е. от Е. Г. Эткинда, которого Л. К. называла квартуполномоченным, т. к. он был уполномочен ею представлять за границей ее издательские интересы.
440
Банниковское издание см.: Анна Ахматова. Избранное: Стихи / Сост. и вступит. ст. Н. Банникова. М.: Худож. лит., 1974.
441
Памяти Анны Ахматовой. Париж: YMCA-Press, 1974.
442
Под общей редакцией Г. П. Струве и Б. А. Филиппова с их вступительными статьями и примечаниями за границей выходили Сочинения Анны Ахматовой в 3-х томах (1965–1983).
24 апреля 1977, Москва, воскресенье. Со второй половины вчерашнего дня и целый день сегодня работала с Люшей над примечаниями. Иногда ее сменяла Фина. Я говорю, что я – как подследственная: следователи сменяются, а я отвечаю на вопросы. Устаю очень; они же обе работают героически и без устали. Совсем непохожи друг на друга; и функции разные у каждой; но ни без одной из них мне никогда бы не выкарабкаться. Я и благодарна, и раздражена, потому что эта работа, совершенно обязательная, мешает и писать «Дом Поэта», и писать 3-ий том, и читать 1946 – и вообще всему. Надо подналечь и развязаться. А Ленинград? Я очень хочу в Ленинград. Когда же, как же?
Два дня в Переделкине оказались днями прогулов. Но я не жалею: в четверг вдруг пришел Тарковский, а в среду приехали предусмотренные Корниловы. Тарковский мало симпатичен, Володя, как всегда, мил и трогателен, Лара держится хорошо, и я ценю жену поэта, которая в нынешней корниловской ситуации держится с умом, твердостью и достоинством, и не пилит, а ободряет его. Поэты же, как я уже имела много случаев заметить, все необыкновенно умны: и горячий, благородный Корнилов, и осторожный Самойлов, и отъявленный трус и лжец Межиров – и – мой новый знакомец – злоязычный Тарковский.
– Мандельштам? Вот вы браните Над. Як. А он и сам такой был – неприятный, злой. И совсем не боец, какого она из него лепит. Вел себя как все… А последние его стихи я не люблю. Это плод душевного распада, психической болезни. Зачем я должен жить чужой душевной болезнью?.. Вот и у Хлебникова так. Только куски хороши…. Над. Як. была при нем девочкой на побегушках, а теперь строит из себя Бог знает что.
– Цветаева была истерическая, злая. Плохо относилась к людям… А в любви смешная. Я ничего не читал смешнее, чем переписка ее и Бориса Леонидовича. Это переписка двух пятиклассников… Слава Цветаевой идет сейчас вниз, Ахматовой возрастает. Марина верно написала о Брюсове, что он был Герой труда. Она сама была Героем труда, ремесленничала.
(Тут я внутренне возликовала: Цветаева, по-моему, лишь на 15 % вдохновенна, остальное – ремесленная возня со словом.)
– Хорошо писала в 16 году.
Я спросила, как прошел в ЦДЛ вечер А. А. 20-го, в котором он участвовал.
Он с одобрением отозвался о Л. Я. Гинзбург и об Алеше Баталове. (Э. Г. не выступала.) О Вечесловой насмешливо:
– Да, видная женщина, видно и сейчас, что была хороша. Но что-то в ней вульгарное, грубое. Не верится, что она Голову Крестителя несла [443] . В течение вечера дважды переменила драгоценности: сначала что-то золотое в ушах и на шее, потом серебряное. После выступления мне подмигнула; т. е. вопросительно: хорошо ли,
443
Скрытая цитата из стихотворения Анны Ахматовой, посвященного Т. Вечесловой, «Надпись на портрете» (1946). Строка: «И такая на кровавом блюде / Голову Крестителя несла».
24 апреля 77, воскресенье, Москва, продолжение.
Об Ахматовой:
– Читая ее стихи, сразу попадаешь в христианский мир.
Не знаю, что он будет говорить обо мне и моем I томе за глаза, но в глаза он сказал:
– Не только во всей русской литературе, но и во всей мировой, нет воспоминаний такой скромности. Это образец скромности для всех мемуаристов мира.
О встрече между Ахматовой и Цветаевой. Будто Цветаева сказала А. А. в передней, уходя: «Вы оказывается обыкновенная дама».
Тут я произнесла, что мне А. А. всегда казалась необыкновенной, ни на кого не похожей.
– Нет, а я как вижу точно таких дам в Севастополе, жен офицеров, недаром ее отец был морской офицер-механик.
– А. А. говорила, что Пастернак делал ей предложение в 25 году. Ну была бы семейка. Вот это, как говорится, парочка, баран да ярочка.
Еще о Цветаевой: – Марина не уважает читателя. А без читателя нет поэта.
Я: – Читатель – зеркало поэта? Братство?
– Нет, больше. Alter ego.
Я вышла его проводить. Он в красной заграничной куртке, с красным портфелем. Я ему сказала, что он похож на кардинала. «Да, – сказал он – я называю эту куртку: спортивный наряд кардинала или кардинал на футболе». И стал говорить не о спортивном кардинале, а о кардинале Вышинском [444] , как о великом человеке. «Пока этот человек жив, Польшу скрутить не удастся. Католицизм в Польше сплачивает народ, а Вышинский – великий стратег и дипломат».
444
Стефан Вышинский (1901–1981), польский кардинал архиепископ – митрополит Варшавско-Гнезненский, примас Польши. Вышинский олицетворял способность церкви противостоять атеистической власти.
Накануне – т. е. в городе – у меня был истинный великий человек: А. Д. Это было по-моему в понедельник, 18-го. Я работала с Люшей над примечаниями, устала и с разбухшей головой вышла пройтись. Обнаружила новый сквер по моей обычной дороге: от нас к тому тупику, где жил классик [445] . Вернулась: оказывается, звонил А. Д. и спросил, можно ли придти в 7 ч.? Люша и Фина срочно готовились к приему. А. Д. пришел с букетом тюльпанов. Люся пришла позднее. Я просила Люшу включить магнитофон – конечно, с разрешения А. Д. – а я его расспрошу о текущих делах. Но Люша захлопоталась с чаепитием и под магнитофон А. Д. прочел только 2 документа об отказе в обмене квартиры… Жаль. Люси не было – он говорил один, со свойственной ему медленностью, сидя в кресле, очень красиво, спокойно и свободно.
445
Упомянут А. И. Солженицын.
Сначала о Реме [446] : тот 8 лет без единого замечания водил машину. В 3 дня его лишили прав: врывались в машину и заявляли, что скорость 80 км в час, когда было 40. Теперь таскают в прокуратуру как тунеядца. (Не давая работать.) Последнюю повестку А. Д. скрыл от Рема и пошел к прокурору сам. Заявил, что, как академик, он имеет право на секретаря, и Рем – секретарь его. «Почему не оформлен в группкоме?» – Мы верим друг другу и в официальном оформлении не нуждаемся… Пока утихли.
446
Ефрем Владимирович Янкелевич (1950–2009), правозащитник, зять Е. Г. Боннэр.