Дневник из преисподней

Гордеева Ирина Евгеньевна

– Он не выдержит дороги, – задумчиво и совершенно серьезно добавил Грэм, не произнесший ни слова с момента, как мы покинули замок.

И Дэниэль согласился с ним, а затем обратился ко мне:

– Ты позовешь Алекса, Лиина. У тебя получится. Он рассказал мне о том, что ты способна заглянуть в его мысли, значит, сможешь использовать дар его отца снова, – рука Дэниэля легла на мое плечо, и он мягко улыбнулся: – Доверься мне, Лиина. Закрой глаза и представь себе Алекса. Затем назови его имя, но не словами, а своим желанием. Ты должна захотеть увидеть его, услышать его, дотронуться до него руками…

Его шепот гипнотизировал меня, проникая в уши, и я повиновалась его словам и совершенно легко окунулась в окружающую меня

темноту. В ней я попыталась найти Алекса, но увидела лишь множество разноцветных огней и все они были живыми. Они мигали, гасли, снова зажигались, переливаясь всеми цветами радуги, вызывая чувство, что я смотрю на ночное небо, на котором звезд было больше, чем самой темноты.

Я растерялась и запуталась, не понимая, чего же хочу, но настойчивый голос Дэниэля вернул меня из лабиринта окружающих вспышек света. Я неуверенно позвала Алекса и после того, как мой зов распространился кругами по ночному звездному небу, огни стали быстро гаснуть и больше не зажигались. И я снова позвала Алекса – более уверенно и более настойчиво. Тьма вдруг исчезла, а за ней пришел яркий свет, и Алекс ответил мне вспышкой огненной молнии, ударившей по глазам и по телу. Его "да" почти ослепило меня, но я уже открыла глаза и увидела облака над собой и синее небо.

Все время, пока мы ждали Алекса, Дэниэль не сводил своих глаз с башен серого замка, возвышавшихся над верхушками деревьев. Он был встревожен и напряжен, и даже не пытался скрыть беспокойства. Предчувствие скорого боя – вот, что чувствовали все остальные, готовые в любое мгновение сомкнуться в боевое построение.

Состояние Рэймонда было очень тяжелым. Он впал в какое-то забытье, а его бледное осунувшееся лицо приобрело сероватый оттенок.

Вздох облегчения, одновременно вырвавшийся у всех нас при виде огромной птицы, появившейся на горизонте, похоже, услышал и Алекс. Он приземлился неподалеку, и мы принесли к нему Рэя. Алекс буквально распластался на земле, помогая устроить на спине нашего больного, одновременно указывая Грэму, как следует закрепить ремни на его спине. Через несколько минут огромные крылья рассекли воздух и Алекс исчез в небе, унося Рэймонда прочь от мрачного замка Магистра. Мы тоже не стали задерживаться и поспешили домой, почти не жалея своих коней. И только через несколько миль, покинув границу Тэнии, Дэниэль наконец-то сбавил скорость. Тем не менее, он резко сократил количество привалов, и к вечеру я почувствовала себя настолько нехорошо, что не помогало даже средство Учителя, плескавшееся на самом донышке моей фляжки.

Только тогда, когда я чуть не рухнула с Огонька, уже не ощущая своего тела, принц Дэниэль, наконец, обратил на меня свое внимание. Меня пересадили на его скакуна и Дэниэль крепко прижал меня к себе. Мы продолжили путь, а к ночи добрались до придорожной гостиницы и заночевали в ней, впервые улегшись на кровати, а не на земле.

Помимо усталости и тревоги, охвативших меня в пути, я чувствовала любопытство, поскольку принц Дэниэль, удалившийся вместе с братом для обсуждения какого-то вопроса, так и не сообщил мне, о чем они говорили наедине. Я не считала себя вправе задавать прямые вопросы правителю целой страны, поскольку ничуть не ощущала себя равной ему. К тому же мое вмешательство в судьбу Рэймонда явно не понравилось принцу Дэниэлю, но он не пытался предостеречь меня или упрекнуть на всем протяжении обратного пути. Только в маленькой комнате гостиницы при свете серых и темно-шоколадных свечей я решилась спросить у принца о состоявшемся разговоре с братом. И все же, сначала я рассказала о том, почему не смогла не прислушаться к зову Рэймонда, услышанному мною через толщу стен его темницы.

Дэниэль внимательно выслушал мою краткую версию и прямо сказал, что я поступила так, как считала правильным, и мне незачем рассказывать ему о мотивах своих поступков, ибо значение имеют лишь наши действия и их последствия.

Он также упомянул, что милорд знает, кто стал новым владельцем Годертайна, однако об остальной части разговора не счел нужным сообщать. Дэниэль лишь процитировал слова милорда, что двери его дома открыты для меня и я могу посетить Элидию, встретиться с милордом и познакомиться с его народом в любое время. И я согласно кивнула в ответ собственным мыслям и словам принца Дэниэля. В чем-то милорд был прав, поскольку именно он привел меня в этот мир и обещал его мне.

На следующий день, выспавшиеся и отдохнувшие, мы вернулись домой, где нас встретил Мастер, на плечи которого легла вся забота о здоровье Рэя. Рэймонд сильно и долго болел. Шли дни, но горячка и бред не оставляли его. Мастер то хмурился, считая, что нет никакой надежды, то оптимистично улыбался, полагая, что все обойдется. А через несколько месяцев Рэй наконец-то стал выздоравливать. Его болезнь стала косвенной причиной того, что мои познания в области врачевания резко увеличились. Мастер готовил снадобья и собирал травы в лесах, привлекая меня к этому процессу, объясняя силу и могущество тайного знания, которым владел. Он научил меня останавливать кровь и снимать воспаление, бороться с рубцами и шрамами, а еще научил терпению и состраданию, которых так не хватало мне в собственном мире.

Все это казалось мне не слишком серьезным, но основной чертой моего характера, помимо ответственности, являлось стремление доводить все до логического конца. Любое дело, которое я начинала, будь то чтение книги или разбивка клумб в саду, доводилось до самого конца уже независимо от того, нравилось мне это или нет. Возможно, банальное упрямство и есть причина подобного поведения, но я всегда хотела думать, что моя настоящая личность намного лучше той, что я вижу каждый день в зеркале, или той, что видят все остальные.

Каждый человек думает о себе лучше или хуже, чем является на самом деле. Даже его душа не всегда знает истину, но определенно догадывается, что из себя представляет. Наше внутреннее знание правды о себе порой скрыто от нас самих или, напротив, является открытой книгой как для нас, так и для всех окружающих. Мы также пытаемся утаить правду от себя и близких нам людей по разным причинам, но в основном с искренним намерением не только казаться, но и быть лучше.

Иногда я спрашиваю себя, чем продиктованы мои поступки? Чем вообще продиктованы поступки других людей? Могут ли они быть более правильными и более честными по сравнению с истинной сутью человеческой души или характера? Способны ли мы, вопреки желаниям, совершать правильные поступки только потому, что представляем себя более нравственными, и считаем, что отличаемся от оригинала в лучшую сторону? Или наши поступки являются тем, чем мы являемся на самом деле?

Хотеть правды, желать чести, искать благородства вовсе не означает быть правдивым, честным и порядочным. Но само желание означает некий поиск своего «я», словно мы сомневаемся в том, кем являемся на самом деле. В одно и то же время и в одном теле возможно существование нескольких «я» – лучше оригинала, хуже оригинала и сам оригинал, до конца незнакомый даже самому себе. Но желание казаться лучше перед самим собой или всеми другими посещало каждого из нас, независимо от душевных свойств истинного «я».

Мы хотим казаться лучше, но можем и скрывать всю правду о себе, чувствуя свою уязвимость. Подобное сокрытие некоторых свойств своей души – всего лишь защитная окраска, в которой особенно нуждаются те, чья искренность является фундаментом для очередного эшафота.

В сокрытии правды может заключаться определенная выгода и те, кто утаивают ее от себя и других, поступают так не потому, что хотят измениться в лучшую сторону, или, напротив, сохранить в тайне худшие черты характера, а потому, что жизнь становится намного проще и приносит скорее выгоду, чем доставляет проблемы.