Дневник из преисподней
Шрифт:
Вместе с тем, возложив на меня огромную ответственность, совершенно непосильную для меня, никто и представить себе не мог, что я могу надорваться. Все считали само собой разумеющимся, что я призвана свершить предсказание, и все пятнадцать лет ожидали от меня либо чуда, либо разрешения той ситуации, что сложилась по воле милорда. Но я не оправдала ничьих надежд, оставаясь верной себе. И к чему это привело?
Я нахожусь в подземелье, среди стен, видевших слишком много боли, перед выбором, непосильным для меня, с ощущением, что моя собственная жизнь вот-вот утечет, как прозрачный
И все же, когда от вашего решения зависит чья-то жизнь, нет времени для рассуждений о самом себе и о своих чувствах, ибо совершенно ясно, что выбор этот делает сердце. Но как быть, если разумом ты понимаешь, что последствия подобного выбора не просто серьезны, они совершенно неприемлемы? И что делать, если нет человека дороже собственной жизни, ближе собственного сердца, чем тот, чью судьбу ты вынужден решать? Как поступить, когда сердце обливается кровью, а разум диктует свои условия?
Алекс был моим дыханием, моей жизнью, моей любовью. Мое сердце билось потому, что билось его сердце. Я никого так не любила и не могла его потерять…
Боже мой! Я не могла выбрать милорда, потому что это принесло бы гибель и бесчестье слишком многим людям, когда-то поклявшимся в верности мне и моему названному брату Дэниэлю. Таковы были правила игры, придуманной не мной, но ставшей реальностью благодаря соглашению двух правителей. Меня втянули в их вражду и противостояние, и поставили перед выбором, сделать который я не могла!
Я никогда и никому не расскажу, как умоляла милорда о пощаде, и что говорила при этом, ибо выжившая гордость не способна пережить даже воспоминания тех минут. Но я помню то мгновение, тянувшееся, словно целая жизнь, когда я шагнула в бездну, шепча последнее «прости», ощущая, как сгорает моя душа, превращаясь в пепел, а смертельно раненное сердце исходит кровью. Я все равно была обречена с самого начала и понимала, что рано или поздно, но милорд доберется до меня. Я подумала, что боль будет недолгой и для меня и для Алекса. Может быть, я приняла это решение, потому что надеялась умереть?
Только одного я не пойму до сих пор – это было проявлением силы или слабости? И если силы, то почему я ощущаю в себе пустоту и мне так больно, а если слабости, то почему я согласилась с милордом, бросившим мне в лицо обвинение в смерти Алекса?
Я сказала милорду то, что должна была сказать, и я потеряла того, кто был для меня дороже собственной жизни. И здесь я предала саму себя во имя долга, чести и клятвы. Всего того, во что почти не верила, но выбрала однажды, тем самым, определив свою судьбу.
Но я знаю, что Алекс любил меня не просто такой, какой я была. Он безгранично верил в то, что моя душа, словно белый ангел с белыми крыльями, способна парить в небесах. Он мог окунуться в мои мысли, ибо мы обладали удивительной способностью, делающей нас половинками единого целого, и он не замечал зла, таившегося так глубоко, что даже я не всегда замечала его.
Любовь Алекса сделала то, на что моих сил просто не хватило. Она удержала меня по эту сторону добра и зла; она не отпустила меня к бездне, куда я всегда стремилась; она не дала мне разрушить
Неужели тот, кто сказал, что любовь наследует боль и смерть, был прав?
Милорд сломал меня. Он заставил меня смотреть, как Алекс умирал, и я больше не верю в то, что мы не в аду…
Я не сопротивлялась, когда милорд уводил меня, только ноги мои не смогли идти, и он подхватил меня своими сильными руками и донес до моей комнаты, не говоря ни слова.
Я очень ослабела. Не знаю почему, но холод и лед снова подкрались ко мне, обжигая и убивая нервные окончания. Внутри все застыло, но плакать я не могла. Боль убила все, даже слезы, и облегчения они принести не могли. В моей комнате пахло розами и смертью, и я провалилась в сон, где настоящее смешалось с прошлым, на краткое время подарив мне призрачное ощущение нереальности событий, только что произошедших со мной…
Доводилось ли вам ощущать состояние неверия, возникающее после страшного события, осмыслить и принять которое просто не хватает душевных сил? Отрицание всего произошедшего так велико, что желание вернуться назад во времени, предупредить и избегнуть наступившее событие становится просто невыносимым. Еще несколько минут назад мы жили в счастливом неведении, а сейчас захлебываемся от боли и не можем поверить в то, что это происходит с нами. Но время не вернуть, оно неумолимо проходит, и нам ничего не остается, как смириться с этим, а мы не способны смириться.
В моем сне Алекс был все еще жив, но живой была и боль от потери, испытанная мною, и я не могла принять ее, пытаясь уйти от реальности, цепляясь за ускользающие от меня воспоминания.
Изредка покидая свой сон, я возвращалась к тем светлым дням любви и восторга, которые невозможно было забыть, но затем стремительно скатывалась в огонь, поглощающий все на своем пути.
Пламя словно съедало меня заживо, пожирало изнутри, и к рассвету от меня ничего не осталось, кроме пепла. Я всегда знала, что каждый сам выбирает костер, на котором ему гореть, но поняла это только после гибели Алекса…
Утром не стало легче, но я смогла встать и умыться. Огонь превратился в тлеющие угольки, и глядя на себя в зеркало, я поняла, что могу отделить себя от боли, предельно зажав ее в узком пространстве желудка. Она скрылась там, в ледяном и холодном, но почему-то излюбленном месте. Лицо в зеркале перестало страдать, но казалось усталым и больным, а я тщетно пыталась найти в себе скрытые силы, способные меня поддержать. В комнате по-прежнему пахло розами и я не удивилась, когда в нее вошел Анжей и взглянул на меня и мое отражение в зеркале.
Его тихое приветствие не вызвало никаких эмоций, словно произнесенные слова не имели ко мне отношения. В тот момент мне казалось, что я нахожусь в другом измерении и так далеко, что расстояние, разделяющее нас, просто огромно. Это позволило мне отдалиться от боли и наконец-то оторваться от ее созерцания в зеркале. Анжей предложил мне следовать за собой и я послушно пошла за ним, стараясь удержаться на ногах. Это казалось очень важным, как и моя клятва самой себе, что милорд не увидит больше моих слез.