Дневник лабуха длиною в жизнь
Шрифт:
Дождь прекратился, я стоял у машины. Но вдруг откуда ни возьмись появилось такси! Я махнул таксисту рукой, он остановился. Написав на клочке бумаги, где нахожусь, я вручил его таксисту и попросил заехать к моей жене. Наташа разыскала Арика, и часа через два он приехал ко мне с кучей инструментов. Колесо мы надели, и я благополучно добрался до дому.
Дома, Наташа, выслушав что произошло, задумчиво произнесла:
– А может быть, они и есть, эти ангелы.
Все! Чоп!
Ура! Нам дали разрешение на выезд! Проводы отмечали с друзьями в новом ресторане, находившемся
Двадцать девятого мая мы должны были оставить пределы беспредельной страны. За два дня до отъезда мы с Лёней поехали в Чоп занимать места на инспекцию багажа в очереди в таможню. В этот год выезжало большое количество евреев. Уже на подступах к вокзалу столпились отъезжающие, обложенные со всех сторон чемоданами, сумками, авоськами и пластиковыми мешками... Со всех сторон неслись крики. Плакали дети. Время от времени хрипящий репродуктор выплевывал фамилии входящих на дотошно-унизительный, наглый досмотр багажа, из которого ушлые таможенники конфисковывали все, что они хотели.
После проверки чемоданов и больших сумок каждому выдавалось по мотку проволоки, и все были обязаны обкрутить ею всю свою поклажу. Все это больше смахивало на эвакуацию. У всех в глазах один большой вопрос: "Ой, что же будет?"
– Вы там смотрите, мотайте как надо, - объявил таможенник, выдававший проволоку, - а то вчера взяли одного вашего, обмотавшего свое барахло платиновой проволокой!
Люди рассказывали, что проверяющие сейчас особо злые. Мы с Лёней пошли искать место для ночлега. Нашли небольшую гостиницу, оккупированную отъезжающими, взяли две койки в комнате на двенадцать мест. В таких же комнатах ночевали женщины с детьми, чаще не более чем одну-две ночи. Мы обратили внимание на немалое количество женщин со славянскими лицами. Ну что же - не мы одни способствуем ассимиляции.
По пути к таможне мы остановились на мосту, нависающем над разбухшей от прошедшего ливня рекой Тисой.
Лёня засунул руку в карман своих брюк и спросил меня:
– Ты тоже захватил свою связку ключей от квартиры?
– Да, - ответил я.
Не сговариваясь, широко размахнувшись, мы швырнули связки ключей в мутную воду реки. Ключи исчезли в ней с легким всплеском, которым мы навсегда попрощались со всей нашей предыдущей жизнью.
Провожать нас приехали Танин отец Иосиф и Наташи - Кузьма. Нас запустили в зал шмона, в котором стояло много столов, у каждого из них кучковалась очередная семья. У нас не было проблем ни с бриллиантами, ни с платиной - по причине их отсутствия. Золотишко было в разрешенном количестве: обручальные колечки и тоненькие цепочки на шеях мамы, Наташи и Тани. У меня - обручальное кольцо и перстень с эмблемой Львова, который собственноручно изготовил для меня Марат. Еще было у нас пять банок черной икры. Первое, что сделали проверяющие - забрали икру. Наташу завели за ширму, и баба стала ее обыскивать. Заставила снять юбку, кофточку и стала руками проверять бюстгальтер.
– Я нашла, нашла!
– заверещала баба.
Подошла еще одна из проверяющих (видимо, более опытная) и, осмотрев бюстгальтер, сказала:
– Ты что, не видишь, это лифчик такой, с пластмассовой вставкой!
–
– приказала первая таможенница Наташе.
Униженная жена стала одеваться. У моего стола накалялись страсти. Поначалу таможенник заставил меня разобрать дюралюминиевую колясочку, в которой ребенка возят в сидячем положении.
– Чем я буду разбирать ее, - возмущался я, - что в ней можно спрятать? Там ничего нет!
– На тебе отвертку и крути, там посмотрим!
– приказал жлоб с наглой рожей.
Я принялся лихорадочно возиться с коляской. Тот смотрел. Курил. Наконец, отделив некоторые детали, я спросил его:
– Этого хватит?
Он глянул на коляску:
– Собирай!
– рявкнул.
– Что там у тебя еще осталось?
– Вот, только этот пластиковый мешочек с едой для двух маленьких детей.
– Почему не окольцован?!
– спросил таможенник.
– Как же я могу проволокой окольцовывать пластиковый мешочек?!
– возмутился я.
– Так... не хочешь?!
– рявкнул жлоб и кинул мешочек в сторону, прокричав: - Следующий!
За соседним столом стоял мужчина и недоуменно смотрел на свои туфли, у которых оторвали каблуки.
– Фашисты вы!
– выкрикнул я.
– Шо ты сказал?!
– рявкнул жлоб с побагровевшим от злости лицом.
– Забирай жену, ребенка и выходи из зала - никуда не поедешь!
Я со злостью глянул в его поросячьи глаза.
– Выходи, выходи на выход и поторапливайся!
– оскалился тот.
В сторонке стояли уже проверенные члены моей семьи и не могли поверить происходящему. Аля и Эля громко плакали. Мама выкрикнула в сторону таможенников:
– Что же вы делаете?!
Коляски не было, и Наташа, взяв Альбину на руки, направилась к выходу. Мы с Виталиком схватились за огромные чемоданы, сумки и тащили их туда же. Толпившиеся в очереди семьи, приподняв брови смотрели на нас, выходящих из зала. Отцы Тани и Наташи были удивлены не менее. Выйдя из зала мы тут же, у дверей, остановились, дабы быть первыми в следующую смену проверяющих. До отхода поезда оставалось четыре часа. Мы сели на чемоданы. Алюшка притихла.
– Как же я ненавижу Советскую власть!
– воскликнула в сердцах бывший секретарь комсомольской ячейки - моя Наташа.
Пока ждали, Наташа рассказала, что Марик с Виткой пришли провожать на вокзал. Жалко было бабу Тасю и деда Владека, оба плакали, прижав к себе Виталика.
Мама, забравшись на какой-то ящик, кричала:
– Прощайте, товарищи!
Прошло нервных два часа, и проверяющих сменили. В этот раз проверяла венгерская бригада. Все началось сначала, но с более благоприятным исходом. Эти не были такими злобными и пропустили нас без проблем.
Подогнали состав. Объявили, чтобы все загружались побыстрее. Мы с Виталиком и еще два мужика стали помогать закидывать в вагон багаж всех, кто будет в нем ехать. Поезд ехал через Чехословакию, где, как нам сказали, все пересядут на другой состав, который поедет в Вену. Там еврейская организация ХИАС через какое-то время отправит нас в Италию, а оттуда в Америку. Наконец мы разместились, и я пошел к проводнику чеху попросить стакан горячей воды, чтобы размочить сладкие сухарики, лежавшие у мамы в сумке, и хоть чем-то накормить детей. Мешочек с детской едой пропал. Проводник сообщил мне, что стакан горячей воды будет стоить десять долларов. Пришлось дать. Только я принес воды, как поезд, прогудев в последний раз, тронулся.